Сибирские огни, 1960, № 10
разговаривает. Утром пойдете в контору — познакомитесь. К нам сейчас много всяких уполномоченных из района и области наезжает. В шесть часов утра меня разбудил громкий голос диктора: — Внимание, внимание, говорит радиоузел колхоза «Гигант». У микрофона председатель колхоза Константин Андреевич Шадрин. В репродукторе раздался кашель. Потом председатель начал речь. Содер жание ее я запомнил. — Все колхозники должны выйти на поля. Тот, кто не выполнит указания бригадира, будет оштрафован и лишен права косить траву. Товарищи колхоз ники! Все, как один, в поле! Тот, кто станет увиливать от работы в общественном хозяйстве, будет считаться врагом колхозного строя... За последнее время учас тились случаи потравы конопли индивидуальным скотом. Ставлю в известность, что замеченный в конопле скот колхозников будет расстреливаться без преду преждения... Пятнадцать минут все в таком же духе! Хозяин квартиры с большим вниманием слушал эту «проникновенную речь», а потом спросил меня: — Вот вы человек грамотный, в газете работаете, скажите, разве можно так с народом разговаривать: «Враг колхозного строя, будем расстреливать скот»?.. Главное, он может нас отчитать, а я вот слушаю в эту тарелку, — хозяин указал на репродуктор, — и не могу ему ничего высказать. А надо бы! Раз в год соберет собрание отчетное. Наедет всяких уполномоченных из районов, области. Начнут нам рассказывать о перспективах, картинку покажут, каким наше село будет через пять-десять лет, доход, мол, у вас миллионный, скотные дворы по послед нему слову... Это, конечно, верно — по последнему. А то не видят, что за эти дворы нам с государством и в двадцать лет не рассчитаться. Ведь все это на го сударственные денежки... Построили два дома для колхозников с мезонинами и показываем их каждому — вот, мол, как у нас будут жить люди... А урожаи-то, почитай, хуже всех в районе, скот, что имеем, на колбасу идет. Свой завод за вели. Разве крестьянское это дело — колбасу работать да в Кемеровскую область ездить конями торговать? Ведь мы не цыгане какие дореволюционные, а кол хозники... Хозяин опять покосился на репродуктор, скрутил самокрутку: — Враги мы колхозного строя... — со злостью продолжал он. — А если хотите знать, товарищ хороший, у меня вот последние, извините, портки. В них и на праздник и на работу. И я сегодня не пойду в поле. Поеду на базар, свезу овечку и штаны справлю да бабе кое-какую одежонку. На трудодни-то у нас пока что «палочки» выдают... Добро, вперед бы шли, можно было бы потерпеть. А то все у нас, как говорится, для форсу делается. Председателю хорошо: урожай не урожай — у него оклад. Да и свое хозяйство, как раньше у кулака: коровы, ов цы, гусей не счесть. Несколько собак держит. Говорят, доху из собачьих шкур шить собрался, а, по-моему, боится, как бы его добро кто не разграбил... Вы, на верное, слушаете меня и думаете, что, мол, отсталый элемент. Нет. Я не от сталый: и газеты читаю, и радио слушаю. Вряд ли кто больше меня трудодней в году выработает. За этот колхозный строй, за Советскую власть я жизни не ща дил. А скажешь на собрании, что, мол, не туда идем, не за коней, не за колбас ный завод держаться надо, тут тебе сразу и подкинут: «Ты против? Тебе колхоз не по душе?» Плюнешь и замолчишь. Я быстро выпил стакан молока и направился в правление. Председателя еще не было. В приемной — да, я не оговорился, именно в приемной — сидела девушка и от скуки читала какую-то книжку. Я спросил, когда будет предсе датель. — А вы по какому вопросу? — По личному. Хотелось бы побеседовать. — По личным делам Константин Андреевич принимает по пятницам с двух до трех.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2