Сибирские огни, 1960, № 10

Н . Я Н О В С К И Й Лю ди с т е л о й ж и з н и «Люди смелой жизни! Они делают ее лучше, и лучше становится человек с каждым днем. Все свободнее и явствен­ нее проявляется особенность каждого в неохватной широте жизни, и нет меры душевного роста человека, разве что ме­ рить его космическими ракетами», — такими увидел советских людей Вадим Кожевников в своем новом произведении «Знакомьтесь, Балуев». Он написал о том, что действительно увидел. Но могут ведь сказать, что та­ кие люди и тоже с безмерным душевным ростом были во все времена и во все эпохи, что называя их «людьми смелой жизни» В. Кожевников, по существу, не делает открытия. В. Ажаев, напри­ мер, в романе «Далеко от Москвы» изо­ бразил таких же людей и назвал их с большей определенностью — людьми, которые «могут делать невозможное». Если к этому присовокупить явную, может быть, невольную зависимость тона всей повести от прозы М. Горького, если отметить легко обнаруживаемое однооб­ разие в выборе языковых и стилистиче­ ских средств — ну, сами посудите, дев­ чушка Пеночкина говорит: «Просто не­ возможно сказать, который из них луч­ ше»: и убеленный сединами, участник Отечественной войны Безуглов тоже про­ износит: «Это же невозможно сказать, как остервенеем»: та же Пеночкина со всей непосредственностью своей натуры вопрошает: «А Марченко, знаешь, поче­ му мне ужасно нравится?» — и другая, противоположная по характеру девушка совсем в духе Пеночкиной утверждает: «Он мне ужасно нравится!» — а затем и не в последний раз и все в той же инто­ нации тракторист Мехов скажет: «Я же за свое дитя очень ужасным могу стать», — если к этому прибавить еще и увлечение автора техническими словами и выкладками, его стремление попросту многое разъяснить в публицистических отступлениях, то, по выражению самого В. Кожевникова, «вежливая научная рас­ права» над повестью может быть учине­ на по всем правилам современных дости­ жений нашей критики. И вот когда я по­ думал обо всем этом, когда я убедился, что нечто подобное может произойти, я немедленно решил допустить в свою ре­ цензию НЕМНОЖКО ЛИРИКИ Хорошо, — сказал я себе, .— предпо­ ложим, что все это так и есть. Но по­ чему же я так взволнован, почему мне так интересен этот Балуев, почему мне захотелось хотя бы в малой степени по­ ходить на него, почему я уверен, что Балуев, с которым я теперь так близко познакомился, живет где-то рядом, поче­ му он реален для меня, как реальны для всех нас Чапаев или Корчагин, Мересь- ев или молодогвардейцы, Батманов или Воропаев? Почему я пожалел, что рань­ ше так же близко не познакомился с ним, не пригляделся к нему? На эти вопросы нелегко ответить. Может, потому что В. Кожевников «ярко нарисовал выразительный образ нашего современника»? Может, потому, что он «создал типический характер героя на­ шего времени»? Не хочу спорить, может быть, и так. Но это же все равно, что ничего не сказать! И не только потому, что я употребил нарочито стертые слова, а потому, что они даже более изысканно подобранные в такого рода холодных конструкциях не способны передать на­ ших истинных чувств и мыслей, далеких и близких, но живых для меня и жгущих, побуждающих к действию ассоциаций, вызванных этой книгой. А ведь только это имеет цену, когда мы говорим о силе воздействия на нас произведений искус­ ства! Кстати об ассоциациях. Чапаева я, на­ пример, увидел задолго до того, как прочитал знаменитую книгу Фурманова В мире моего детства по соседству с род­ ным домом жил добрый и общительный с детьми человек с сабельным ударом на 1 2 . «Сибирские огни» № 10.