Сибирские огни, 1960, № 10

органически сказалось в его лексике. В его сборнике «Гуси летят на север» помещено стихотворение «Зимовье». Пожалуй, не всякий разберется в приве­ денных в нем местных словах и охотни­ чьих терминах. Но своеобразная лекси­ ка отнюдь не кажется нарочитой. Если в романе Федора Абрамова «оногдась» и «тонкава» кажутся мушками, мелькаю­ щими перед глазами и мешающими чи­ тать чистый текст романа, то в стихо­ творении Анатолия Клещенко непривыч­ ные слова р а б о т а ю т , становясь неза­ менимым эстетическим элементом стиха. Горланят журавли ... Осиновым листом Жируют глухари, а в поредевшей роще Лисица машет огненным хвостом. Что может быть еще ясней и проще? Бери ружье, спускай со сворки пса, См ажь бродни дегтем и медвежьим салом, И если можешь много видеть в малом — То уходи в притихшие леса . Тропа бежит на запад , по ручьям, Взбирается на боровые бровки... На мокрых соснах каркают кедровки, Туманы синие встают из ям. Чуть-чуть звенит чеканкой желтой меди Сухой металл оброненных листов, И выворотни лезут, как медведи, И з-за костлявых, реденьких кустов... Да, так не напишет о природе чело­ век, знающий ее лишь по дачным сезо­ нам. Это отнюдь не эстетизированная, стилизованная природа, поэт отнюдь не кокетничает знанием замысловатых тра­ вок, зверья. Для Клещенко природа — его производственная площадка, он р а- б о т а е т на ней. Вот стоит он перед нами в нарядной гостиной Ленинградского Дома писате­ лей, небольшого роста, рыжебородый, с молодыми добрыми глазами человека, привыкшего к лесному одиночеству. Над ним отсвечивает разноцветными бликами хрусталь дорогой люстры, на мраморном камине цепенеют в боевом выпаде чу­ гунные гладиаторы, а глуховатый голос, точно дымком запутываясь в рыжей бо­ роде, доносит до нас нечто бесконечно далекое от этого хрусталя люстры, от мрамора давно уже ненужного камина. Летит по ветру сизый мох-кудель. Вдруг возмечтав о бытие крылатом, И зимовье стоит как цитадель, Грозя тайге своим протекторатом. Расположившись по-хозяйски в нем, Под скарб нехитрый занимаю поЛку, Пристраиваю чайник н ад огнем И протираю мокрую двустволку. В конце книжки — объяснение мест­ ных слов и охотничьих терминов — это инструментарий, потребный для очень точной поэтической работы. В статье «Религиозные искания и на­ род» А. Блок говорил о знании России из-за забора помещичьего сада да с па­ хучих клеверных полей, которые неког­ да Фет любил обходить, минуя при этом деревни. Слова эти относились к опреде­ ленному стихотворению Фета — О, этот сельский день и блеск его красивый в безмолвии я чту. В стихотворении этом есть знамена­ тельнейшие строки: Пойдем ли по полю — мы чуждые тревоги, И радует ходьба, Уж кланяются нам обоим вдоль дороги Ч у ж и е в с е х л е б а . Блок уже трагически воспринимал это отчуждение от народа. Опаленный огнем революции, замечательный поэт, порывая старые связи из-за забора это­ го помещичьего сада, рванулся к наро­ ду, создав бессмертную поэму «Двена­ дцать». И какая бездна развернулась между миром советского поэта Анатолия Клещенко, который не только таежное зимовье занимает деловито, «по-хозяй­ ски», но заодно и всю прилегающую к этому зимовью вселенную, — и миром талантливейшего поэта' — закоренело­ го помещика Фета, «в безмолвии» со­ зерцающего «блеск красивый», но не запамятовавшего даже в эстетическом экстазе, что хлеба-то ч у ж и el Клещенко — ровесник нашей первой пятилетки — «пейзаж» получил не на предмет безмолвного созерцания, а для работы, деятельности, для жадного освое­ ния. В этом и сказывается новизна его восприятия действительности. Отсюда оправданность и его лексики, отнюдь не общеупотребительной. Но лексика эта подслушана не «из-за забора», она явля­ ется необходимостью данных обстоя­ тельств, закономерной формой выраже­ ния, поэтому и приобретает неотрази­ мость эстетического воздействия. В статье, посвященной творчеству бас­ нописца Крылова, Белинский, издеваясь над славянофилами и их кокетничанием народностью, говорил, что они прячут фрак под смурый кафтан и, поглаживая накладную бороду, соревнуются в пере- иначивании языка мужиков и лавочных сидельцев. Даль всерьез ушел в народное твор­ чество, однако при всех его гигантских знаниях и заслугах Казак Луганский не стал народным писателем. Ибо, как го­ ворил Белинский, народность — своего, рода талант. Одним лишь механическим усвоением диалектов, пословиц никак не обойтись. Ведь и народность Пушкина измеряется не количеством сказок, рас­ сказанных ему Ариной Родионовной, но и чем-то еще более важным — чудодей­ ственной способностью жить интересами народа, ощущать его душу. Советские писатели названы помощни­ ками партии. В этом признание того неоспори­ мого факта, что народность совет­ ского искусства зависит от главного та­ ланта таланта борьбы за коммунизм.