Сибирские огни, 1960, № 10
______________________________________ б м А Н А Т . Г О Р Е Л О В Т а л а н т н а р о д н о с т и 1 В тот момент, когда я открывал дверь комнаты в Доме колхозника, в которой мне и надлежало переночевать, до меня донеслась фраза, сказанная с превели кой страстью: — Стыдитесь, у вас язык не русско го человека, а подвыпившего скомороха, К двери стремительно шел молодой человек лет двадцати шести, высокий, загорелый, — в глаза мне бросился изящный галстук, узел которого был чуть спущен на раскрытом вороте белой, ослепительной сорочки. Молодой чело век привлек мое внимание каким-то естественным изяществом своего облика. Я пожалел, что не успел более внима тельно к нему приглядеться. — О чем у вас спор? — спросил я пожилого человека, неряшливо одетого, с какой-то приземистой, распластавшей ся фигурой. — Мы с ним на словесности не со шлись! — Голос ответившего был сип лый, простуженный, такие голоса назы вают еще прокуренными. — Как про пустит слово через свою серебряную гор- ловинку, так оно русский звон и поте ряет. Блестит, как пятак, песочком на драенный, — детская потеха! А по мне — от русского слова должно за версту разить мужицким духом, земля ным, чуть навсзцем приправленным. Это и будет истинно утробный, народный глас. «У вас, — говорит мне этот шель мец, — и шея черная, и язык черный». А я ему в ответ: черен мак, да вкусен: бела редька, да горька. С того и пошел диспутарий... — Вы что, поговорками его опровер гали? — полюбопытствовал я. — Да, — самодовольно начал хри пун, — я тебе на всякого Егорку дам поговорку. Разве не знаешь: пословица ведется, как изба веником метется. Вот это и будет нутряной язык, а не сереб ряное бульбульканье чистюльки, что из комнаты сиганул. Говорит, что зоотех ник, а помяни мое слово — быть ему по судьбе горепашником, хоть всякие науки через себя пропустил. — Представляю, как по такому парню девочки сохнут, — пропищал неожидан но чей-то необыкновенно тонкий голо сишко. Обладателя этой фистулы я не мог разглядеть, он лежал на койке за печкою, в темноватом углу. Толстяк стремительно повернулся к новоявленно му собеседнику и сквозь надсадный ка шель уже хрипел: — И был же я в его годы до баб рос кошный! Ну и охала Маланья, как ухо дил Ананья! — и хрипун замер, простер ши руку к потолку. Он даже кашлять перестал, подавленный нахлынувшими воспоминаниями. Хрипун без устали сыпал присказка ми, пословицами, при этом он кашлял, хрипел, плевался, и мне казалось, что я слушаю не живую речь, а какой-то на зойливый раёшник. Пародийный персо наж с придуманно-народной, прибауточ- ной речью. —Доказываю этому самому ревизору: пока был пирог с грибами, так все с зу бами, а как пришел кнут с узлом, так один я и остался с драным козлом... Хрипун сорил пословицами. Речь его казалась такой же нечистоплотной, как и его замаслившийся на необъятном пузе бурый пиджак. — Вы что, — перебил я болтуна, — смолоду в самодеятельности участвова ли, так на всю жизнь и приохотились к прибауткам? — Да-а-а... — осклабившись, ответил хрипун, — я сам по себе самодеятель
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2