Сибирские огни, 1960, № 1
Утром — отъезд, но часа в два ночи в дверь землянки стучат. Москва требует начальника на радио. Только час тому назад уснувший Крушинский, одеваясь, ворчит: — Вот они, Дмитро, какие, московские начальники... Сами не спят и другому не дают. Пока я хожу, согрей-ка чайку... — То так, Иван Сергеевич, — успокаивающе говорит Дмитро. — Москва, она такой город. Беспокойный... Крушинский идет на рацию. Не будешь же лгать Бергуту, что тебя нет в Пыр-Шоре, что ты выехал на трассу. А после разговора с Москвой получается, что выехать опять нельзя, опять день отсрочки. Лишь следую щим утром Крушинский вспрыгивает в седло, и серый в яблоках жеребец уносит его из Пыр-Шора. Лошадь идет ровной, спокойной рысью, прядет ушами, иногда при зывно ржет, поднимая при этом голову, — она ждет, видимо, отклика. Но никто не откликается, и лошадь качает головой, дергая поводья, словно хочет сказать седоку: ну, давай же быстрей, натяни поводья! Крушинский исполняет ее желание, и она бежит легко, все ускоряя и ускоряя бег, как бы испытывая свои немалые силы. Все хорошо в этот радостный день! Чудесно ласковое солнце, велико лепен воздух, напоенный ароматами свежих трав, изумительно причудли вое трепетание теней, отбрасываемых на землю березняком. А как приятен легкий ветерок, возникающий при быстром беге лошади! С начала весны прошли считанные дни, но, глядя на высокие травы, думается, что лето уже в самом разгаре. Здесь, на Севере, все торопится жить, за неделю вырастает настолько, насколько при куда более ярком солнце Грузии выросло бы за месяц... Лошадь вынесла Крушинского на широкую и прямую, как стрела, просеку. После тени березняка яркое солнце слепит глаза. Посредине тя нется лента воды, блестящая, точно брошенное на землю длинное зерка ло. Это — наполненная водою глубокая выторфовка. За лето на месте во ды должна вырасти десятиметровая насыпь, и когда пассажир будущей железной дороги посмотрит из окна вагона, то перед его глазами возник нет безбрежная тундра, и будет похоже, что поезд летит над землей, как самолет в бреющем полете. Крушинский повернул коня на север и быстро доехал до того места, где у гряды холмов канал обрывался. Здесь природа положила как бы вы сокий вал, с одной стороны которого качался лес, а с другой стороны на чиналась тундра — царство мхов и карликовой березы. Теперь сквозь гря ду пробивали выемку — ворота в тундру. Сотни полторы людей — многие из них были обнажены до пояса — трудились в выемке. Один за другим они катили по доскам, положенным на землю, тачки. У края выторфовки тачки опрокидывались, воздевая широко расставленные рукоятки, зем ля из тачек ссыпалась в воду, и люди, уже не спеша, расправляя бронзово темные плечи, катили порожние тачки вверх за новой порцией земли. Не вдалеке, по вновь проложенной дороге, тянулись груженные землей гра барки. Лошади шли неторопливым шагом, рядом с ними шагали грабари. Им хватало времени на ходу подумать и помечтать: лошади знают, куда им идти, и ходят размеренным шагом, опустив вниз головы, словно тоже о чем-то думая. Через две-три недели появятся комары, за ними бич Севе ра — мошка, и люди уже не только не смогут работать полуголыми, как сейчас, но закроют лица накомарниками. Но в эти дни северное лето прек расно... Лошадь легко вынесла Крушинского на гребень увала и останови лась. Отсюда по одну сторону хорошо были видны синеватые, подерну тые дымкой, березовые рощи, просека и заполненная водою выторфовка. По другую сторону расстилалась голая, безлесная тундра.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2