Сибирские огни, 1960, № 1
Снова цифры громоздятся одна на другую, выстраиваются в ряд, тя-> нутся вереницей. — А кто может, хотя бы приблизительно, сказать, чем же подарит нас Север в ближайшие дни и недели? Все мы возлагаем надежды на ле то, но ведь может случиться так, как в 1912 году, когда за весной сразу последовала осень, весенний ледоход на реке завершился осенней шугой... Может! Какой вывод отсюда? Не ждать никаких облегчений! Начинать с самого трудного! У нас есть «узкие места»... Алексеев перечисляет «узкие места», прибегает к цифрам, называет фамилии и говорит: . -— Давайте будем считать, что лето уже наступило. Нам некогда ждать, когда распустится запоздалая листва на березках. Скоро первое мая. А Первое мая :— наш праздник, где бы мы ни находились. И празд новать мы его будем так же, как празднует вся страна: новыми достиже ниями и победами! Когда Алексеев заканчивает свою речь и стихают аплодисменты, мно гие выходят на улицу покурить. Двери раскрываются настежь, и холод ный воздух наполняет помещение. Вера спрашивает Тихона Кузьмича: — Вы все слышали, Тихон Кузьмич? — Да, девушка! Слышал... Здорово получается — лета не будет, а овощи надо вырастить. — И, вздохнув, добавил: — Завидую я тепереш ней молодежи. Легко дышит, далеко шагает. Большое дело, Вера Петров на, вовремя родиться. А то выходит: только бы жить начинать, а прихо дится о последнем дне подумывать. — Это вы зря... — Положим, отчасти и зря. А хочется посмотреть, во что превратят, жизнь такие вот парни, как Алексеев... После перерыва начались прения. Выступали бригадиры, инженеры и рядовые рабочие. Речи их были коротки: говорили лишь о том, что уже сделано и что обязуются сделать. Крушинский любовно смотрит на сменяющих один другого орато ров. Иногда он тихо, чуть заметно кивает головой в знак согласия. А иног-» да смотрит испытующе на оратора: а ну, как ты думаешь вывернуться из» положения? И если бы не знать, что здесь обсуждаются вопросы сооруже ния железной дороги, то можно подумать, что это собрались бойцы како го-то фронта: часто слышатся такие слова, как «фронт», «армия ударни ков», «бой за мост», «завоеванные позиции», «наступать дальше», «заво евать победу». Эти люди понимают труд, как битву, себя, как солдат, жизнь, как борьбу. Каждому здесь интересно, что и как делает другой, каковы его успехи и неудачи. С места поднимается Гольцшмидт. — Я не буду повторяться, — говорит он, — тут уже много сказано. Я хочу сказать о другом. И он говорит о том, что одного труда еще мало для того, чтобы по строить железную дорогу, да еше в таких условиях. — Нужны не только руки, но и голова! Голова обязана позаботиться о том, чтобы рукам было легче, а результатов получалось больше. Инже нерам и техникам надо быть на уровне больших задач... Я не ошибусь, ес ли от имени инженерно-технических работников скажу... Когда Гольцшмидт заканчивает и, тяжело дыша, садится на место, ему дружно аплодируют. И Вере его жалко: зачем Гольцшмидта мучает такая одышка? За Гольцшмидтом выходит Агапкин. Слышен резкий стук его подко ванных каблуков. Он встает рядом со столом президиума, встряхивает головой, рассыпая черные кудри. — Мы боремся на самом трудном участке, — говорит Агапкин, резко
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2