Сибирские огни, 1960, № 1

лодой хирург, который удивительно смело и удачно производит очень сло­ жные операции. «Словом, — писала Васса Семеновна, — работа очень интересная и даже захватывающая потому, что наряду с практической медициной ставим задачу клинических исследований. И работы очень много. Когда я пытаюсь заглянуть вперед, то я вижу ее там столько, что мне кажется: ни­ какой жизни не хватит, чтобы это все сделать. А все нужно! Ничего не хо ­ чется оставить на завтра...». И вдруг тон письма сразу менялся. «М ожет быть, все это тебе неинтересно, даже скучно, — писала Васса Семеновна. — Я знаю, что у тебя там больше нового, нежели здесь. Я много раз раскаивалась в том, что отпустила тебя на Север одного. Ты на­ верняка там не бережешь себя... Знаю, Иван, мы будем ссориться, если я удостоверюсь потом, что это так. Тревога о тебе и твоем здоровье не поки­ дает меня. Если бы ты знал, как мне хотелось бы быть сейчас там, вместе с тобой... Я начинаю ругать себя. Когда бываешь на людях, то еще ниче­ го, — забываешься, но как только я остаюсь одна — тотчас мне представ­ ляется, как ты похудел, я вижу твои усталые глаза, выдавшиеся кости на скулах, седину в волосах. Верно, ты начал седеть? Что могло случиться страшного, если бы мы поехали вместе? Разве я не привыкла переносить лишения, связанные с первыми месяцами строительства? Разве мне это ново или впервые? Мы не первый раз и расстаемся, но никогда еще разлу­ ка не переживалась мною так больно, как в этот раз. Меня мучают какие- то нехорошие предчувствия, и я не в силах побороть их. Мне кажется, будто непременно что-то случится. Я говорю себе: глупости, бабье сердце! Ум говорит одно, сердце — другое, и сердце сильнее. Может быть, я рас­ страиваю тебя? Извини. Те слова, которые говорю тебе, я ведь не могу сказать никому другому...» Васса Семеновна писала, что она решила весной непременно поехать на Север. Дочитанное уже письмо лежало на холодном стекле стола, а Кру­ шинский все думал о том, что он в самом деле в чем-то виноват, что следо­ вало поступить прошлой осенью иначе. Он видел ночь в госпитале, видел усталое лицо жены и серую печаль на нем. И он почувствовал потребность сейчас же ответить ей, сказать что-нибудь такое теплое, достигающее до сердца, до души... Вошел секретарь. Крушинский накрыл ладонью письмо. — Есть бумаги на подпись И вас там ждут. Человека три... — Давайте! — вздохнул Крушинский.— Кто там ждет — пусть вхо­ дят. — Он спрятал письмо Вассы в карман пиджака. •— Отвечу потом... дома... Здесь все равно не дадут. В эти дни Крушинский очень много работал. И у него в кабинете, и в управлении слова «весна», «лето» не сходили с языка людей. Техничес­ кий и канцелярский аппарат «провертывал весенне-летние вопросы», по­ рождая груды чертежей, таблиц и расчетов. Шел март, скоро апрель. Ночь съеживалась, покидала Север, доля светлого времени в сутках увеличивалась. Но над Мертвой тундрой завывала пурга, и чем ближе к весне, тем чаще, тем злее... Все это выглядело самой настоящей зимой, и казалось, она только набирает силы. Долгой полярной ночью человек не видит зимы во всем ее блеске и великолепии. Перед ним не белый, а синий снег, нет хрупкого, бездонно-голубого зимнего неба — оно нависает тяжелое и мрачное, усе­ янное звездами, нет зимнего невысокого солнышка, будто рассыпающего по снегу волшебный блеск. Стоит ночь, мрачная, бесконечная, полыхают северные сияния, мерцают негаснущие звезды, и вымерзшая белая луна