Сибирские огни, 1960, № 1
— Нет, — ответил Крушинский, — я из Пыр-Шора... — Пыр-Шор теперь столица в тундре. Я так считаю,— с улыбкой во всю ширь своего лица сказал плотник и стал вырубать паз в бревне. Пос ле каждого сильного размаха топор со звоном вонзался точно в середи ну бревна, все дальше и дальше ведя, как по ниточке, ровную линию па за. Делал это молодой плотник легко, сноровисто, при каждом ударе до блеска высветленного топора покрякивая: — К-хе! К-хе! «Золотые руки»,— подумал Крушинский, любуясь работой плотника. Где-то вдалеке раздался резкий звон — то били кувалдой по куску подвешенного рельса. Плотник обернулся в ту сторону, откуда несся звон, и, перенеся ногу через бревно, проговорил: — Конец уже... Время-то как идет... Всем местность ничего... жить можно, а только время никогда не угадаешь. Все день и день... Строительная площадка быстро пустела. К полотняному городку не торопливо шли рабочие. — Пойдем и мы, Иван Сергеевич, — пригласил Сашин. — Ночуете, конечно, у нас... Поужинаем, потом сходим в ночную смену, посмотрим. Сашин жил в маленькой палаточке на краю рабочего поселка. Через четверть часа около нее пылал костер — бледный и немощный на фоне большого вечернего солнца. Крушинский сел подле огня, подогнув под себя ноги. Сашин принес к костру утку. — Своего промысла, — сказал он. — Пристрастен побродяжить с ружьем. — Ну-ка, дайте! Крушинский взял птицу— она была очень красивая, крупная и веская. — И много здесь дичи? — И не дождался ответа, произнес: — Долж но быть, много. Летело с юга — пропасть. ■— Представьте себе — немного, — возразил Сашин, принимаясь ощипывать и потрошить утку. — Ради одной птички столько находишься — ног не слышишь потом. Удивительно, куда девается вся та масса ди чи, которую видишь в полете. Здесь, видимо, их стройка распугала. Сашин начал разгребать уголья, чтобы бросить утку в горячую золу. — Люблю, знаете, с дымком... Вы как, Иван Сергеевич? — Что за вопрос? В этом вся прелесть... Этого не понимает только тот, кто никогда не держал в руках ружья. На тундру спускался вечер. Огромное помутневшее солнце висело низко над горизонтом. Тускнела яркая позолота дня, на все ложилась темная, но прозрачная пелена. Все замерло в величавом спокойствии. В движении оставалось только небо — его изумительные вечерние краски менялись с каждой минутой. Сашин засыпал утку горячей золой и после паузы как-то тихо про изнес: — Сомневаюсь, чтобы где-нибудь еще можно было наблюдать такое небо. Этакое небесное торжество... Крушинский не ответил. Вечерняя картина захватила его внимание,, навевала в душу тихую торжественность. По земле двигались легкие, едва заметные тени. То земля отражала движение небесных красок. Над нею возникало что-то похожее на сум рак, едва уловимый человеческим глазом, сумрак, в котором печально о с тывало солнце — бурый шар огромных размеров. В молчании они сидели долго. Костер начинал угасать, угли покры вались слоем серой золы. Сашин достал из-под нее утку и бросил ее в миску, сказав: — Не единым духом жив человек... Кушайте, — разделил он мясо нш куски. — Таких вечеров еще будет...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2