Сибирские огни, 1959, № 9

оставленный пароходом, остался лежать поперек реки. Сидят люди на верхней палубе и разговаривают. А разговоры все вокруг стройки да будущего моря. Как оно это море, протянется. До каких высот оно, это море, подымется. И опять же насчет леса. Сколько его пилить, чтобы не пропало, потому что жаль такого бо­ гатства. А еще, сказывают, здесь алмазы нашли. И глядят эти люди на берега (один в ватнике, двое в плащах, один в пиджа­ ке) медленно и хозяйски размеривая будущую работу. В Москве мне приходи­ лось наблюдать людей, когда они говорили о великих стройках, в частности о Братске. На их лицах были и восхищение, и удйвление, и пафос, и прочее такое, что можно отнести к далекому и невиданному чуду. Здесь у людей, делающих это чудо ничего подобного нет. Но зато ясно видна озабоченность, взгляд рачитель- р о г о ’хозяина, неторопливый расчет. Люди верят в то, что все это сделают, они уж е обстоятельно могут поговорить — как это лучше сделать. Вот что чудесно отличает их от далеких восклицателей. Наверное, это и есть лучший пафос труда. Едут мальчишки, лет тринадцати-пятнадцати. Имеют на двоих червонец денег и два раза в день пьют чай в пароходном ресторане. Они шепчутся, сидя за рубкой иногда просят закурить. И мгновенно прилипают к каждому, кто расска­ зывает’о Братске. Что за народ они? От кого и чего сбежали и к чему стремят- ся? Однажды я услышал, как тот, что поменьше, говорил: — А мы, Славк, прямо на плотину, больше никуда, правда? Конечно, — отвечал другой. — Вся сила там. Я на экскаватор пойду... Едет глуховатый старик. Кто-то пустил слух, что у него сын на стройке боль­ шой начальник, и вот товарищ с коротким седым чубом, похожий на спортивного тренера, обхаживает его. — Дедушка, а кто он у тебя? — А? — Кто сын-то? — Начальник, — отвечает старик. — На работу он может устроить? — На работу в Братске он поможет мне устроиться? Я бульдозерист!.. На палубу взволнованно выскакивает учительница Нина и подходит к руле­ вому: — Сейчас «Огнистое»? — Нет. В полвосьмого вечера будем ... — лениво отвечает тот. Над Ангарой чистый родниковый воздух, заваренный густым запахом неиз­ вестных таежных цветов. Мимо течет темноватая земля с ярко-белыми факелами березок и точеными пирамидками ребристых елок на вздыбившихся берегах. И вот красивое, из белых тесаных бревен — новое, чистое селеньице лежит на при­ брежье. На воде и на берегу — пиленый лес. Видно, поблизости завод. Золотом отсвечивают новые срубы. Не «Огнистое»? — еще раз спрашивает Нина и глядит выжидательно на ^)0р0р# ^ Нам тоже хочется, чтобы именно это было «Огнистое». Но рулевой спле­ вывает. — Вам сказано же, что нет. Золотые огоньки, отражение берега, гаснут в глазах Нины. Она равнодушно глядит на берег и, не дождавшись причала, уходит в каюту. И даже нам кажется, что не так уж здесь красиво. Вот «Огнистое», это да! Это, наверное, действитель­ но, красота. К у п л е т ы К у р о ч к и н а Завтра утром будем в Братске. Поел скромней, деньги тают. Невольно мур- лыкается песенка: Эх, кабы нам, братцы, до Братска добраться... Играет радиола. Здесь на пароходе много хороших пластинок, но почему-то бесконечно заводятся куплеты Курочкина, как раз те, что «Я тоскую по сосед ­ ству ...» . Мы тоже тоскуем, слушая их в сотый раз. И скоро узнаем, что сменно с дежурным радистом работает здесь один матрос. Добровольно, так сказать. И что влюблен он в буфетчицу Валю. И еще — что сама Валя-буфетчица ничего и знать не хочет. А так как не учился матрос писать любовные стихи, то призвал он на помощь лирические стихи Фатьянова про несчастную любовь и всю мощ­ ность пароходного радиоузла. Любопытные пассажиры ходили смотреть на матро­ са. Сходил и я посмотрел на него через открытую дверь каюты. Сидит парень, по­ забыв обо всем, наклонился к проигрывателю и слушает. Потом самозабвенно пе­ реставляет иглу из конца в начало и опять наклоняется. И убийственно звучит