Сибирские огни, 1959, № 9
На одной из пятиминутных остановок в вагон ворвался громадный человек и протрубил: — Трубников здесь едет?! Круглячок подкатился к человеку, и тот смял его в своих объятьях. — Ого, старик, возмужал! А я узнаю, и скорее гнать машину к станции. Ч е го ж ты мне-то не написал? . Ну ладно, давай чемоданы и пошли! Ко мне пошли, в Иркутск успеешь. Я тебе такое покажу!.. Круглячок, — смотри и фамилия-то оказалась круглая, — только успел мне, захватывая вещи, прокричать: — Определишься, напиши. Иркутск, до востребования. Думаю, что не уеду обратно... Суетилась его жена. И на весь вагон, затемнив громадиной тела коридорчик, басил человек: — А реку Оку помнишь? То-то... А как у Большого Ачинска, замеряя паво док, ты бульку пускал! Ого, что мы там понастроили... В т о р е е — до в о с т р е б ш н н я Сибирь встретила меня тайгою и удивительными огненными цветами, кото рые здесь называют «огоньки». Эти цветы зажигались на вызелененных полянах целыми кострами, они километрами освещали нашу дорогу. И на первой случай ной остановке поезда я побежал рвать их, яркие, как пламя. И девушка из со седнего со мной купе удивилась: — Ой, какие красивые! А в Ангарске такце есть? Так я познакомился с Тамарой Денисовой. Лет девятнадцати, резкая, даже чуть-чуть грубоватая, она быстро прибрала к рукам мой букет, и через минуту цветы стояли у нее на сголике в кружке с водой. Она разглядывала их: — Белый — победа, зеленый — дружба, желтый — разлука... — И вдруг оборвала, задумалась. Перед Иркутском в вагоне мало народу. Ночь. Я сижу с Тамарой в полутем ном купе и тихо разговариваю. Что-то близкое мне в этой случайной попутчице. Она говорит о себе: • — Кончила десятилетку, работала в Ижевске штукатуром. Плохо было у нас. Скука. И вдруг увидела в одном киножурнале про строительство города Ангарска. Белые дворцы в тайге. И показалось мне, что там-то и есть настоящая большая жизнь, труд настоящий. И люди там красивые, как город... Нет, я не то говорю. Может, и не показалось ничего, но захотелось уехать туда. В общем уложила че моданчик, раздарила подругам свои платья, довела до слез мать и уехала. А в по езде сама ревела. Я предлагаю: — Тома, едем со мной. Вместе будем устраиваться, а? А там, в Ангарске, кто тебя ждет... Она качает головой: — Нет. Только в Ангарск... Поживу в гостинице, найду работу. Ты лучше напиши мне: Ангарск, до востребования. И мы молчим. Встретились два человека на перепутье, и у обоих за душой кроме нетвердого «до востребования» ничего нет. А наверное, нужно что-то еще. За окном светает, поезд въезжает в утро. — Тома, ты обязательно, обязательно... — Саша, я обязательно, обязательно... В шесть часов утра помог Тамаре сойти. В тамбуре, прижимая руки к груди, она вдруг сказала: — Ох, сердце замирает. Страшно. И станция какая-то некрасивая... Стой, время! Остановись на мгновение! Товарищи мои, современники мои, я хочу, чтобы вы увидели, как происходит это. Как с замиранием сердца вступают люди на новую трудную землю. Я хочу, чтобы вы на это мгновение встали рядом с Тамарой и увидели белизну ее губ, легкую дрожь в руках, прижатых к груди. Тревогу, наполняющую глаза... И вы поймете, как это начинается. Она спрыгнула на песок, взяла вещи. И пошла по рельсам, не огляды ваясь. Счастливо тебе, Тамара! Т р е т ь е — д о в о с т р е б о в а н и я Толя едет из Вятки. На заводе был стахановцем, получал около полутора ты сяч. Уговаривали его остаться, пробовали не отпустить, но он пошел к прокурору. Я уж е собирал чемодан, когда он подсел ко мне, длинный, сильный, чуть сутуло ватый, и окающим баском спросил: — Ты в экспедицию? И я. Давай вместе...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2