Сибирские огни, 1959, № 9
кончал институт, там мать умерла, там в партию принимали, там у них с Лелей Вовка родился. Родной дом... Внизу, на улице, шелестя по мокрому асфальту шинами, проехал ав тобус с вокзала. За стеклами маячили носилки в два яруса, голова в белых бинтах прильнула к окну. Автобус свернул за угол к школе. И эту школу, как и другие, переоборудовали в госпиталь комсомольцы города. Сквозь фрамугу потянуло бензиновым дымком, он повис в жухлой осенней лист ве молодых деревьев. Туполеву вспомнилось, как несколько лет назад в такой же дождли вый день сажали по всему городу эти топольки на комсомольском вос креснике. Сенька Лощинкин, инструктор обкома, маленький и задири стый, лихо командовал на этой улице. На ходу спрыгивал с машины, гру женной голыми прутьями саженцев, выкрикивал задорные, подхлестывав шие призывы, сам орудовал лопатой, и ребята ему охотно повиновались. Сенька Лощинкин... — Что ж стоишь, Семен? Садись. Лощинкин занял стул, на котором недавно сидела перед ним Мария Греча. Он держался прямо, не прикасаясь к спинке, весь собранный, в туго оттянутой назад под ремень гимнастерке. В стекле рамы, наклонно висевшей над Лощинкиным, в отражении, Алеша Смирнов вдруг впервые увидел, что Лощинкин плешив, и удивился. — Семен, — произнес Туполев, — вот мы здесь трое товарищей. Мы всегда относились к тебе хорошо, с доверием, ты знаешь... — Преамбула? — произнес Лощинкин. — Помолчи, — спокойно отозвался Туполев. — Но ты знаешь также, что нам, твоим товарищам, уже приходилось в жизни тебя поправлять... — Знаю, — подтвердил Лощинкин. — Мне ставилась на вид заносчи вость, но... — И грубость, и попытки администрировать, — подсказал Алеша Смирнов. — Но я принял меры, — повысил голос Лощинкин, заглушая Алек сея. — И я сдержан, хотя я человек, увлекающийся делом. Я сознаюсь, что для меня во всех случаях на первом плане — дело, и если я вижу, что дело делается плохо, то тут вежливым быть я не умею. — Заметь, Алеша, —• сказал Туполев, — в этой фразе местоимение «я» было произнесено семь раз. Так вот, — он повернулся к Лощинки- ну, — для нас всех на первом плане — дело, выполнение задания партии. Но не все пути... — Все! — сказал Лощинкин. — В работе мой принцип таков: дело должно быть сделано любой ценой. А уж там — победителя судить не будем. — Будем, Семен! — сказал Алеша. Лощинкин повернулся и с вызовом поглядел в светлобровое, с юноше ским румянцем, лицо второго секретаря. — Да, будем судить, Семен! — продолжал тот. — Ты местничаешь. Для тебя вопросы пропаганды стали самоцелью. Ты просто-напросто за рвался и стал забывать, что пропаганда служит основным партийным за дачам. И твой трюк в Загутине... Лощинкин вскочил со стула на короткие, пружинистые ноги. — Вы легко бросаетесь словами. Что значит «трюк»? — А нам нечего бояться слов, — сказал Туполев. — Авантюрный, спекулятивный трюк! В жертву пропагандистскому эффекту, цифре, ты принес истинные интересы производства, промышленности. Партия в та ких методах не нуждается. У Лощинкина загорелись скулы. — Ты для чего просил меня сейчас остаться? — спросил он, оста навливаясь перед первым секретарем.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2