Сибирские огни, 1959, № 9

Вдруг'за нашими спинами зазвенели осколки, взлетели кирпичи от печи, и я очутился на полу. Подозреваю, что тут действовала не столько сила взрывной волны, сколько освященная веками сила самосохранения. Когда мир обрел способность издавать звуки, а люди стали вздыхать и ру­ гаться (своеобразная благодарственная молитва), мы заметили, что я не могу шевелить ногой, в валенке было подозрительно тепло. Ребята спустили меня в подпол, зажгли там свет (мы освещаемся об­ рывками телефонного кабеля). Я лежал на картошке и жалел, что мы о ней не знали раньше, а то бы напекли. Когда решили делать перевязку, я для храбрости попросил водки. Катюшкин приволок ее из своих каптер- ских запасов. Потом мне разрезали валенок, ватные штаны. Не ожидал, что такая большая рана может так мало болеть. Когда обстрел утих и стало смеркаться, всех раненых и меня погрузили на розвальни («два но­ силочных, один сидячий») и повезли за восемь километров в ППМ, а потом в дивизионный медсанбат, и там я встретил наших краснопресненских дев­ чат — сестер и дружинниц из нашего коммунистического батальона. Как же это было приятно! Они дали мне поильник теплого молока с сахаром. Кстати, мамочка, в одном из писем ты советовала мне покупать молоко. Где? На фронте? У печных труб, что ли?.. В медсанбате мне срезали с ноги мясные лохмотья — все же это приятней, чем у зубного врача. Потом тридцать километров на лошади в полевой передвижной госпиталь, потом на машине на станцию Селижарово, потом санитарная летучка — полсот­ ни теплушек — приманка для вражеских летчиков. На них ведь нет зе­ нитных пулеметов, как на воинских эшелонах. Благодаря неметкости фа­ шистов, высадились на Октябрьском вокзале и поехали в Марьину рощу. Надо мной качалось еще два этажа носилок, так что родных улиц и я не видел. Рано утром — классный вагон — матрацы и простыни, непривыч­ но, странно! — и вот город Гусь-Хрустальный. Здесь я уже второй месяц, здесь встретил совершеннолетие, восемнадцать! Еще сильно хромаю, но учусь ставить ногу на всю ступню. Узнал но­ вости о ребятах из нашего класса: Вовка Антокольский артиллерист-про- тивотанкист. Паша Петров — артиллерист-лейтенант, специалист по катю­ шам. Неська Радецкая — фрезеровщица на заводе и комсорг в цехе... Пока валялся по госпиталям, сдружился с медициной, никогда не думал, что это такая интересная штука. Подал заявление на курсы санинструк­ торов. Вряд ли нам придется скоро увидеться. Жаль. Но больше всего про­ шу вас не страдать и не вздыхать по мне. Ни разу не раскаялся, что пошел добровольцем, пришлось бы начинать опять, поступил бы так же. Огор­ чаюсь лишь из-за бездействия. Война, а я живу, как на земле обетован­ ной, ем, сплю, читаю и смотрю кино. Здесь даже нельзя изучить оружие. Охотно изучил бы ручной пулемет, автоматы (немецкий я знаю), а мне здесь предлагают заниматься самодеятельностью. Еще я знаю русскую, Шкода, маузер, противотанковое ружье, карабин, полуавтоматы СВ, ПКБ и—плохо—наган и ТТ. Вчера ходил к комиссару госпиталя, просил и тре­ бовал, чтобы выписали в распоряжение военкомата, а то пока научусь хо­ дить, может пройти полтора месяца. Но комиссар отказался: у меня, го­ ворит, и так три выговора за таких, как ты. Ну, я пока попробую добить­ ся разрешения посещать занятия вместе с медперсоналом, у них лекции, а у нас одно домино. Дорогие мои, никогда еще в жизни мы с вами не расставались так на­ долго. За окнами палаты в день моего 18-летия распустил листья клен, та­ кой же, как у нас дома во дворе. Думаю о вас и скучаю без вас, мои родные». Саша читал письмо вслух ребятам на сборе. А потом была избрана редколлегия, и от имени отряда написали ответ в Гусь, в госпиталь. После Петькиного письма мама смотрела Сашин дневник, слишком