Сибирские огни, 1959, № 8
Снова летят недели на колесах. Долгие километры пешком или на з а индевевшей лошаденке в снежной степи. Ночевки в домах приезжих, на вокзалах, в райкомовских кабинетах, на печи под овчиной в доме колхоз- лого бригадира. Нет в путешествиях рядом с нею Коржа, который помог 'бы советом. Мария спрашивает совета у агрономов и председателей кол хозов, бригадиров и сельских учителей, у работников районных земельных •отделов. Мария знает деревню хуже, чем город, и потому выверяет к аж дое свое слово, каждую мысль особенно тщательно. Живет в Марии давнишнее воспоминание, от которого осталось н а всегда щемящее чувство стыда. ...Сашкина девятнадцатилетняя мать поехала посмотреть дачу для сы на. Выбрала место подальше от станции, там, где в лесу есть грибы и цве ты, а не только пустые консервные банки. Она пристроилась на попутную телегу. Сперва ехали лесной дорогой, и Мария не могла отвести глаз от молодых сосен, поднявших вверх светло-зеленые свечи. Потом начался бор с его грозным шумом верхушек. Затем дорога выбежала на опушку, и за низкорослым пушистым соснячком вдруг раскрылось поле удивитель ной изумрудной яркости. — Ой, какая травка!— крикнула Мария. Пожилой возница оглянулся. Только землероб, руками своими, своих отцов и детей изведавший землю, сын ее, философ ее и умелец, мог взгля нуть так уничтожающе. — Травка?— усмехнулся он и покосился на ее белые руки и тонкие каблучки, примявшие сено в телеге. Но все же уделил ей от щедрот своего сердца, не пожалел для нее доброго слова: — Хлеб на земле поднялся, озимый. Всякому человеку понимать на до, какой бы он серый ни был. Он почмокал губами, подтянул вожжи,— телега спускалась к мосточ: ку. Когда колеса затарахтели по бревнам, он опять оглянулся: серый чело век подпрыгивал в сене, вцепившись в край телеги розовыми ногтями. — Понимать надо,— опять сказал он, когда мосток с его громом остался позади и колеса мягко покатились по дороге,— земля кормит и ростит каждого — и старого, и малого, и самое государство. Земля — она мать... «Разве не может человек, выросший в каменном городе, выйдя в по ле, не узнать хлеб в лицо?— думала Мария. — Если раньше знал он хлеб в виде душистых ломтей под ножом, или давно, в нетопленой Москве 1919 года, в виде смешанной со жмыхом пайковой детской четверти фун та , которую тянул ко рту опухшими руками... Нет, не может не узнать, не смеет. Потому, что земля кормит и ростит каждого, и старого, и малого, и самое государство. Потому, что земля она — мать». В редакционных поездках по земле Подмосковья Мария научилась узнавать в лицо бархатистую озимь, и яркую зелень овса, и торопливые побеги проса. Только раздвинет росток комья земли и выставит наружу настороженное ушко, а уж виден характер каждого семени. Овес лезет вверх с упорством, одной упрямой былкой; покрывает поле тугой зеленой щетиной: «Буду жить, буду жить, буду!» А просо тут же у земли раскры вает две крохотные женственные зеленые ладони: «Дай! Дай тепла, дай света, дай влаги!» У Сибири оказались свои, не похожие на среднероссийские, приметы и сроки, свои агротехнические законы. О сельскохозяйственной науке и колхозном строительстве Мария зн а ла самые общие вещи, публикуемые в газетах. Она никогда прежде не вникала глубоко в партийные документы, посвященные сельскому хозяй ству, которые встречала на страницах «Правды»: ей казалось, что они ад
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2