Сибирские огни, 1959, № 8
— Может, из завкома? — она подняла к Марии широкоскулое ли цо с блестящими, круглыми, как у сороки, глазами. — Нет, не из завкома. — Ну, тогда и все, — отрезала девушка и отвернулась. Она не со биралась поддерживать бесцельный разговор. Мария не уходила. В этой вызывающе отвернувшейся одинокой фи гурке, пристроившейся здесь, на ходу, на деревянном сундучке, в этих больших, обветренных, красных руках, сжимавших свернутые трубкой бумаги, она чувствовала жестокое, накипавшее слезами, неблагополу чие. — Слушай, ты где р аботаеш ь?— спросила Мария. — А где бы ни работала! — Я из газеты, — сказала Мария, — может, могу помочь? — Из газеты? — девушка живо обернулась. Она стала быстро р а з ворачивать свои бумаги. — Вот она, ваш а газета , расписала , а что* толку?.. Она протянула смятую вырезку из заводской многотиражки. С пор трета глядела на Марию ее новая зн а к о м а я— круглые глаза и корот кие бровки. В заметке сообщалось, что Надя Казачкова, 18 лет, пришла на завод по зову комсомольского сердца в дни войны, что она первая из девушек освоила профессию и получила разряд, что с нее надо всем брать пример, потому что она, Надя Казачкова, выполняет норму на сто пятнадцать процентов, а по вечерам учится в школе рабочей молодежи. — Молодец какой! Еще и учишься! У тебя какое образование? — Шесть классов и коридор! — с вызовом ответила Надя Казачко ва и вздернула подбородок с ямочкой. М ария д ерж ала в руках вырезку и думала: «Расписали и остави ли человека? Бросили? Где кончается роль газетчика? Не знаю, толь ко т ак она не имеет права кончаться». — Нагляделась? Д ай сюда! — девушка отобрала вырезку. Чем-то неуловимым Казачкова напоминала Марии ее самое. Вот так же, щетинясь и дерзя, не раз старалась М ария скрыть растерян ность и обиду. Видно, девушке худо. А Н адя Казачкова , закусив тол стенькую, яркую губу, чтоб сдержать злую дрожь , смотрела на Марию с ненавистью: «Интересуешься? Что ж, интересуйся! А я, Н адеж да К а зачкова , не стану тебе плакаться , и вообще не желаю продолжать т а ры-бары!» И все-таки ее прорвало: — Ты что у меня выспрашиваешь? — крикнула она, и черные круг лые глаза ее мрачно сверкнули. — Ты иди в завком , спрашивай! Или в комитет, или у директора, я не знаю, куда еще ходить? Пять месяцев, как собака, в цеху валялась . Всех давно подселили, кого в общежитие, кого на квартиру. А тебе, Казачкова, в последнюю очередь, у тебя, К а зачкова, тетка есть! А у тетки двое эвакуированных, да своих чет веро, что ж, я должна ей на голову лезть? Ну, ладно, я сознательная, по ним аю— народ едет, а помещения нет. Хорошо, жду. Теперь пятое об щежитие построили, а мне опять койки не дают. Опять из-за тетки? Вот села тут и с места не сойду! Она шумела, не стесняясь проходивших мимо людей, круглый с ямоч кой 'подбородок ее дрожал, а обветренные руки мяли газетную вырез ку. Вдруг, взглянув зорко вниз на лестницу, ора выкрикнула хриплым резким голосом: — И на работу не выйду, пусть хоть судят по указу! Я уроки ночью н а станине готовлю, вы можете понять или нет?! М ария оглянулась по направлению ее взгляда. По лестнице, ш а
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2