Сибирские огни, 1959, № 8

ческом саду, в этой сторожкой позе... Сколько восхищенных посетителей всег­ да толпилось бы возле отведенного ему места! Ветер дует в нашу сторону, это хорошо: зберь не учует нас, но этот же ветер забивает ноздри Кучума запахом, и тот буквально сатанеет. Я продолжаю таить­ ся за камнями и чувствую, как во мне уже сцепились в яростной схватке натура­ лист со зверобоем. Первый заставляет не торопиться, понаблюдать за чудесным животным, сделать фотоснимки и вообще не спугивать его с этого места, а зве­ робой шепчет: скорее бери карабин, стреляй, иначе уйдет, и тогда ты всю жизнь будешь бичевать себя за неудачу. Да стреляй же, ведь это чудо для коллекции! Скольких усилий стоит мне отложить карабин... Отстегиваю футляр аппара­ та. Но, черт возьми, на таком расстоянии только телеобъектив может дать прилич­ ный снимок, а чтобы заменить им обычный требуются две руки,— как же быть с Кучумом? Ведь чуть только попусти ошейник, и загремят камни под его лапами. Опять угрожаю ему, пытаюсь внушить, что дело очень серьезное и надо лежать не шевелясь, а он умоляюще смотрит на меня, морщит нос, дескать, невтерпеж этот запах! Я подтаскиваю его ближе, сажусь верхом, прижимаю к камню. Он как будто смиряется. Быстро сменяю объектив, устанавливаю диафрагму, затвор и бесшумно приподнимаюсь, навожу аппарат. Зверь все еще стоит, как снежное виденье, и как бы горит яркой белизною в лучах полуденного солнца,— весь настороже. А я чувствую, как Кучум больно царапает лапами мне ногу, уходит из-под меня. Надо торопиться! Щелкает затвор аппарата, и сокжой, словно подхваченный бурей, несется вниз. Мелькает белым лоскутом в стланиках. Хватаю карабин, гремят вдогонку выстрелы, пули .дымком взрывают россыпи то справа, то слева от сокжоя, про­ вожают его по склону ущелья далеко вниз. Следом несутся мои проклятья. Долго не могу прийти в себя от нелепой развязки. Какая досада: упустил такого альбиноса! А ведь был рядом, и черт меня дернул связаться с аппаратом! Променял такую великолепную шкуру для музея на фотоснимок. Сажусь на камень, — свет не мил, ничему не рад. В глазах Кучума читаю недоумение и обиду: за что пинал его, душил, ведь хорошо подвел, близко! Хочу подтащить кобеля к себе, обласкать, а он отворачивает обиженную морду и все еще в каком-то возбужденном состоянии смотрит в цирк. Но теперь меня уже не