Сибирские огни, 1959, № 8

В лагере все без изменения. Но прежде чем тронуться дальше, нужно просу­ шить вьюки. Я не стал дожидаться,— желание скорее подняться на перевал дав­ но мучает меня. Беру Кучума, карабин, кладу за пазуху кусок лепешки и ухожу к хорошо виднеющейся впереди седловине. Подступ к перевалу свободен от леса. Некрутой каменистый склон заплетен полярной березкой, стлаником, ольхой. Выше редеют кустарники, мельчают и совсем исчезают. На седловину выбегают только низкорослые стланики и там же, в камнях, можно1увидеть густо сплетенные рододендроны. Перевал представляет собою довольно широкую седловину, заключенную между широко расступившимися отрогами. Справа и слева глубокие прорезы, но которым можно, не поднимаясь на верх седла, пройти на противоположную сторону. Я останавливаюсь: куда идти? Снизу трудно угадать, по какой щели лег­ че провести оленей. Решаюсь вначале обследовать левую. Она мне кажется бо­ лее доступной. Поворачиваю туда, а Кучум вдруг заупрямился, тянет вправо, и с таким азартом, что я невольно хватаюсь за карабин, подаю патрон в ствол. Ку­ чум огромными прыжками увлекает меня за собой. Но я начинаю сдерживать его. Прежде всего надо ориентироваться. Справа от перевала, куда тащит меня собака, виден большой цирк, окантованный высо­ кими и уже развалившимися скалами. На подступах к нему место не крутое, буг­ ристое, все в рытвинах, покрытое россыпями, лишайниками да стланиками. Ви­ димо, зверь где-то близко. Идем осторожно. Рука крепко сжимает карабин, глаза шарят по кустам, заглядывают в рытвины. Качнется ли веточка или стукнет под собачьими лапами камешек, сразу вздрагиваешь, словно от ушиба, и долго не можешь успокоить сердце. В такие минуты ничего не существует для тебя, кроме предстоящей встречи со зверем да досады на Кучума за его торопливость. — Ух ты, змей! — то и дело угрожаю я ему шепотом и показываю кулак. Он на минуту остывает, но вдруг снова загорается, тянет дальше. Кажется, сейчас лопнет поводок и — прощай моя удача! Но вот он останавливается, при­ слушивается и, медленно повернув голову, смотрит мне в лицо, не то Насмешли­ во, не то с упреком. Дальше путь преграждает гряда из крупных камней, сбега­ ющая сюда с перевала. За ней ничего не видно1. Почти не дыша крадусь к гряде. Нахожу удобную щель, остается только приподняться и заглянуть через нее. Ле­ вой рукой держу Кучума за ошейник, пытаюсь прижать к земле, внушить ему, что нельзя высовываться, а он сопротивляется, хрипит, глаза от злобы красне­ ют. С полминуты идет молчаливая борьба. И только после того, как Кучум полу­ чил добрый пинок в бок, он немного успокоился. Но не сдался, продолжает сто­ рожить момент1. Теперь я уверен, что зверь совсем рядом, за грядой. Но кто он? Кто так мог взбудоражить кобеля? Я приподнимаюсь, просовываю вперед карабин и, разгибая спину, загляды­ ваю в щель. В поле зрения попадает край цирка, бугристый склон, поросший редким стлаником, да пятна еще не растаявшего снега. Слух ловит веселый пе­ ребор ручья, вытекающего из цирка. Никого не видно. Поднимаю голову выше и, словно пораженный молнией, припадаю к холодному камню, глазам не верю. Не галлюцинация ли это?! Даже теперь, спустя много лет, прочитывая дневники тех памятных дней, я снова переживаю эту редкостную встречу. Ничего подобного мне не приходи­ лось видеть ни до этого, ни после. Тот, кого давно уже почуял мой верный пес, стоит метрах в семидесяти от гряды, вполоборота ко мне, весь настороженный, пугливый, готовый броситься наутек. Сокжой. Совершенно белый, словно вылепленный из снега. Ни крапинки, ни пятнышка на всей его шубе, и 'на фоне темно-зеленых стла­ ников он резко выделяется своей невероятной, неправдоподобной белизною. Даже рога, большие, ветвистые, и те обросли белой шерстью. Только одни глаза, устремленные в нашу сторону, горели угольной чернотою. Какое чудесное творение природы! И он вдруг представился мне в зоологи­