Сибирские огни, 1959, № 7

ЕФ . Б Е Л Е Н Ь К И Й „Весь гвоздь в индивидуальном..." Когда в самом начале повести В. Рож­ кова «Срочный рейс» самолет парит над льдами Арктики «широкими кругами», то эта фраза не задерживает внимание. Ничего худого нет в том, что через не­ сколько страниц одна из героинь пове­ сти скучающе смотрит «на широкую улицу». Даже когда через страницу мелькает «широкий узел темного гал­ стука», это проходит почти незамечен­ ным. Потом появляется якорь «с широ­ кими... лапами», за ним «широкая ре­ ка», затем «широкая лестница», «широ­ кая гладь реки», «широкий трап», «ши­ рокая полоса света», «широкое, обвет­ ренное лицо боцмана Миралова». Не слишком ли много широкого? — поду­ мает читатель, уже сетуя на непонятную слабость автора к полюбившемуся ему слову, но надеясь, что навязчивое опре­ деление, может быть, исчезнет в даль­ нейшем. Его надежды не оправдаются. Во второй главе назойливое прилагательное продолжает еще чаще приставать к са­ мым разным предметам. За «широки­ ми баржами» появляется «широкое об­ ветренное лицо», но уже не боцмана Миралова, как в первой главе, а капи- танатнаставника Демидова. Странно: два разных человека и должности у них разные, а лица совершенно одинаковые, как у близнецов, — и широкие и обвет­ ренные. На одной только 43-й страни­ це бойкий эпитет встречается несколько раз, образуя, между прочим, «широкий плес» и «широкий спуск с горы». Когда на той же странице облака опоясывают город «широкой мутно-серой лентой», кажется уже, что не облака, а слова мутно-серой пеленой окутали все на све­ те, хватая за горло предметы, вещи, людей, обезличивая и умерщвляя все, что попадает им под руку. Но злополучное слово продолжает энергично размножаться. Появляются «широкие мостки», «широкий дубовый стол» и еще один «широкий стол кают- компании», «широкие распадки», «широ­ кая ладонь»... Потом оказывается, что эпитет «ши­ рокий» не единственная слабость автора. Он часто видит предметы и в другом из­ мерении. В книге фигурируют: «высо­ кий... человек... в кителе», «высокая полная женщина», «высокие причальные трубы», «высокий худощавый парень», «высокий худощавый матрос» (его не следует путать с «высоким худощавым парнем»; несмотря на разительное сход­ ство, это разные лица), «высокий фаль­ цет», «высокие носы кораблей», «высо­ кий густой тал»... Как беден должен быть язык писате­ ля, если нескончаемое разнообразие яв­ лений и предметов так часто и так не­ нужно сводится к нескольким однотип­ ным, геометрически сухим, нивелирую­ щим определениям. Думается, однако, что дело не только в бедности словаря. Дело, как нам кажется, в недостаточном внимании к слову, в общей невзыска­ тельности к форме, когда вместо тща­ тельных поисков единственного слова литератор легко удовлетворяется пер­ вым попавшимся, пусть неточным, при­ близительным. У нас все еще продолжа­ ют выходить книги, язык которых пора­ жает чем угодно, но только не красо­ той и изяществом. Не все еще наши прозаики болеют той не зарегистриро­ ванной в медицинских справочниках благородной болезнью, имя которой «муки слова». Иоганнес Бехер расска­ зывает в одной из своих книг про уми­ рающего писателя, который попросил близких выполнить свою последнюю волю — принести одну из его книг, что­ бы сделать поправку. Там, где было на­ писано: «...посыпанная белым гравием дорога убегала в воспоминания», он за­ черкнул слово «убегала» и написал «те­ рялась». Сама незначительность поправ­ ки подчеркивает свойственную подлин­ ному художнику страсть к точности вы­ ражения. Страсть эта была в высшей степени присуща всем большим русским писателям. В творчестве подлинных мастеров по­ ражает богатство словаря. А. И. Куп­ рин удивляется неисчерпаемости лекси­