Сибирские огни, 1959, № 6

„АВРОРИН *4 ТАБАЧОК Спасибочко — не курю. Я табачок через нос употребляю. С граж­ данской войны привычка. Не желаете щепотку? Как хотите... А я за- ноздрю понюшку. Редко, говорите, встречать приходится нюхальщиков? Это верно. Вымирает наш брат. Скоро и на развод не останется.... Папи­ росы да махорка на каждой полке, а «нюхательного» с огнем поискать. Откуда же ему народиться, нюхалыцику-то? Ну, да беда не велика! Мы, вот-вот, отнюхаем свое, а молодежь — кури каждый свой сорт. Я поначалу тоже курил, а нюхать — это уж в партизанском бытье начал. Мы одно время поголовно, считай, всем отрядом носы смолили. Случай такой вывернулся: Прослышал наш командир, что в одном японском гарнизоне овес на складах лежит. Решили мы этот овес, что бы ни стоило, добыть. Потому — зарез выходил... Зима, тайга, бескормица, а нашу «кавале­ рию» хоть сейчас на поганник вывози, хоть денек погодя. Одры, а не кони!.. Истощали — нога за ногу задевают... Ну и, одной ночью, расхле­ стали мы япошек. Забрали овес, бинты, лекарства, харч, конечно, и, между прочим, пять ящиков табаку, этого самого, захватили. С куревом- то у нас тоже «ох» было... Мох да кеничек в завертку шел. Вот и перешли на понюшки. Другие химики водой пробовали его смачивать, чтобы в крупку потом согнать — да без толку. И так и эдак истязали табачишко, а тоже к тому же подошли. Чиху было по первости! Смеху!.. Веселый та­ бачок оказался... Суди сам: сидит человек вроде в полном спокойствии. Сидит, сидит, да как взрявкнет нечаянно — ну, думаешь, порушил па­ рень стропила в носу. А другой опять изготовится чихнуть — искосит его, рожа не своя сделается, один глаз под волосья уведет, другой ■— на губы смотрит. Сам воздух взадышку хватает, а чоху отпустит на кошачий пырск. Опять же гогот... А какая-нибудь борода ввернет еще под этот момент: — Я, — говорит, — уж и ноги под давку спрятал! Не дай бог, ду­ маю, начинка, при таком замахе, вылетит!.. Перешибет кости-то. Вот так, шутками да смешками и подзаразились нюхать. Другие на всю жизнь унаследовали. И я табакерочкой с тех пор обзавелся. Она, видишь, предназначена, чтобы масло ружейное, щелочь в ней таскать — одним словом, армейская масленка. А при надобности и под табак сго­ дится. У кого изжога бывает — соду в ней носит, писарь чернила разво­ дит, охотник — пистоны, стрихнин хоронит, — под всякую нужду посу­ динка. Как, говорите? В музей сдать?! Партизанская, стало быть, таба­ керка? М-да-а... Оно, конечно, лестно ей в музее стоять, да по заслуге ли честь? Всего-то и боедействия от нее, что партизанскому носу скучать не давала... Нет, парень! Уж, если ставить табакерку в музей, то не эту. Нет, не эту... А есть такая! Вот та, по всем статьям заслуженная. На слуху да молве у людей была, табакерочка. Только, вот, где она сейчас — не ска­ жу. На след, разве, наведу... Ходил у нас на известье да славе паренек один... Федей прозывал­ ся... Отменной храбрости и героизму парнишко был. Партизанский связ­ ной и разведчик... Отчаянная голова, трижды отпетая! И всего-то ему в ту пору восемнадцатый годок шел. На слуху он стал после того, как у Iкомандира полка «дикой» калмыковской дивизии, среди бела дня, коня в тайгу угнал. Японского повара, в кашеварке завинченного, он же при­ вёз... Тот, значит, подгорелые пенки выскребал. Ростичка небольшого — воткнется с головой в кашеварку и скоргочет ножом. На цыпочках вытя­ гивается.... Ну, Федя его и уследил! Приподнял за лодыжечки и заложил 'В котел, крышкой прихлопнул, да по лошадям! Мы вторую неделю