Сибирские огни, 1959, № 6

Частушки поют! Мастерица эта Анютка-песенка частушки складывать... Ишь, звонкая... Чу! Гуси загоготали! Стихли... Спросонок они... А пере­ пелка старается: «Спать пора!» «Спать пора!» Ну и спи. Иди к Морфею! А туману-то вот не надо было бы. Ишь, на стволах капельки собираются. По туману ей, серой, ловко. Поросенок все повизгивает. Беспокойно с таким хозяином, сала-то не наростишь! Лежал Кешка, лежал — озяб. В одном пиджачишке был, пробрало. Зорить уж стало, а Кешка все ле­ жит. Зубы «туторки-матуторки» откачивают, плечишки впередерг работа­ ют и «тпру-у-у» плохо получается. Вдруг на деревне взахлеб, с подголос­ ками, взлаяли собаки. Кешка вскочил, прислушался! Лай был злой, но с жальбой... «Так лают, когда взять боятся»,— подумал он и бегом бросился туда, где брехни было гуще. Собаки завидели человека, осмелели и стаей за огороды. Отбегут немного и сгрудятся — Кешку ждут. А тот вперед — ног не чует! На конотопной дорожке он увидел след. Конотоп-то от росы светлеет, а где роса тронута, там гуще цвет. Кешка по следу. Собаки мечутся, виз­ жат, лают, еще следят -— пришлось прогнать. Вот она, узенькая темная полоска, живая еще от звериных лап. «Труском, видно, уходила... Гордость не дозволяет перед собаками шагу добавлять». Совсем уж рассвело. Проснулись пичужки — голоски пробуют... А Кешка все идет и идет. След что магнит, тянет его. Вот и солнышко брызнуло... Ветерок зашептал... Остановись, Кешенька! Полюбуйся ми­ нутку вокруг: березовые рощи, как зеленые острова стоят... Море вокруг них живое: туманы солнышком выкрасило, а ветерок барахтается с ни­ ми, таскает их за розовые гривы. Силенки у ветерка с заячий чох, а озор­ ства, что у пастушка-первогодка. Вот полянка. Здесь, видно, радуга пля­ сом шла, рукавом трясла, цветным платочком взмахивала, да и оброни­ ла его. Каждая травинка в посверке от росных капелек, в искорках, в лучиках, в светлячках... У цветов головки алмазами полыхают. Земля­ ничка, бедная, застыдилась таких соседей, чуть румянчик из-под листка кажет. Вот и осинка на отшибе... «Чего покраснела, девушка? Или молодой утренничек поцеловал?» ■— «Нет. Я зорькой алой умывалась. Студеная она. Дрожу, вот...» А ще- бету-то! А гомону-то! К самому небу гомон тот из горлышек звонких взвивается. С каж­ дой ветки живой колокольчик на тугих крылышках «серебрень-трень- цвень» выговаривает. Это, на птичьем наречье, земля радостная солныш­ ко свое славит: «Серебрень-трень-цвень, солнышко!». Запомни это утро, Кешенька!.. Остановись, погляди, послушай! Не отанавливается. Не гля­ дит. Не слушает. Это мне вольно по сторонам носом водить, а его след держит! Это мне некому подсказать — ставь, мол, точку, дед, или дальше крой, а ему за каждым шагом слышится: «Правильно, внучик. Не робей, сынка!» ...Колки, полянки, мочежники — след не кончается. И вот, в редень­ ком обгорелом лознячке, Кешка увидел ее. Тетеревиный выводок да­ вила. Тетеревята по росе вымокли, на крыле плохо держатся, а ей и по­ дай!.. Выпугнет которого, тот взлететь-то взлетит, а садиться на волчью пасть приходится. Задавит одного — другого ищет... За этим занятием и не предоетереглась... Кешка за куст, за кочку, опять за куст, а дальше некуда. Трава не­ высокая... Покажись — увидит. И далеко... Сердчишко- тотокает: на виду зверь, да возьми его! Тут тетеревенок и выпорхни в Кешкину сторону! Волчица в четыре скачка настигла его. «Эх, поближе бы!» Кешка до сей поры не помнит, как это пришло ему в голову, не иначе, старый Куропоть 2. «Сибирские ф ш » М. 6;