Сибирские огни, 1959, № 6
концы проникает. Оно, конечно, иная слава хуже поношения, да куда от нее уйдешь. Чего бы, например, особого в том, что человек пошел на охоту? Иди— ни пуха, ни пера. Ан — нет! Стоило Демьянычу взять ружье, опоя саться патронташем — попробуй-ка он пройди по совхозу, чтобы из кажного окошка улыбочка к нему на мушку не слетела? Не выйдет де ло! Начало славе своей он сам же и положил: — Сам посуди! Человек принимает работу... Какой у него должен быть интерес? Ясно — работа. А Демьяныч с первых же дней два фрон та открыл. Покажет доярке, как корове вымя разгладить, размять, чтоб та, значит, доиться разлакомилась, да про тетерь начнет расспра шивать. С конторскими тоже: кривой график по удою вычертит — и за дичь. Какая, значит, она у нас ведется, много ли, есть ли охотники, ну и прочее... Попервости-то все решили, не иначе — с ружьем повитуха мужика приняла, бывалый, видать, но когда он раза четыре без пера, без хвоста, без зайчьей лапки пришел с охоты, тут уж точно его опреде лили: «Пустострел». У нас ведь живо с этим, народ глазастый... Другой дедок вроде только в бороду себе смотрит, а приметит, во сколько рядов у тебя дратва по подошве пущена. Ну, пустострелу жизнь известная: бери, значит, ружье, за ствол и бей его об корягу. Бей до тех пор, пока ложа не измочалится, винты не раз летятся и ствол в загогулину не свернется! Поеля — брось. Не сделаешь так — свой же брат, охотник, печенку тебе испортит. Ни чина, ни седины не пощадят, в потомство пустят славушку... Бывалое дело. Демьяныч, однако, не пошатнулся. Где бы ни зашел мало-мальский разговор про охоту — его ухо тут! Начнет разговор перемежаться — его язык тут! Он знал обо всем: и каким номером дроби гуся бить, и какой марки ружье садче, у какой собаки нос вострей, повадку всякой лесной твари знал, богиню охоты по имю-отчеству называл, только вот, какова дичь на вкус бывает, не мог доложить. Пустострел — он чем хорош? Скуки вокруг него не водится. Он вроде оселка... Всякий на нем свой язык вострит. Стоило Аркадию Демьянычу завести «Календарь охотника» да показать его двум-трем дружкам, как лесообъездчик, Васька Волков, вот чему «самовидец» был: — Еду это я стога проверять... Смотрю — у Горелова болота сидят сотни две косачей! Головы с берез посвесили—слушают чего-то... Пригля делся я — вот оно что! Шагах в трехстах от них стоит Аркадий Демья ныч с «Календарем» в руке и ведет пропаганду: «Чего вы от меня уле таете, чего вы меня не подпускаете?! Видите у меня книгу?.. Мне все про вас известно!.. И чем питаетесь, и где ночуете, и от чего жиреете... Я вас хочу — с кашей ем, хочу — масло из вас пахтаю! И чтобы, значит, без кровопролития обойтись — сдавайтесь живьем!..» Заскучай тут! Получил Демьяныч разрешение лося убить... Убить не убил, а ве селья замесил. Опять находилось, которые «сами видели»: — Гляжу, лось мимо меня проскочил! Гляжу — Демьяныч... Лыжи сбросил, фуфайку сбросил, так бежит. Пар от него столбом... — Стой! — кричит он лосю. —- Куда летишь, парнокопытный? Не знаешь разве, что мне на тебя разрешение выдано?! Вот штамп, печать и роспись... Стой, говорю!! Именем скот, скот... загот... охотпушнины стой! Я тебя сейчас выцеливать буду! Лось на это засмеялся будто бы и тол стым голосом сказал: — Охотпушнина знает, кому разрешение дать. Она госфонду вре да не пожелает. Опять не затоскуешь. Да если про пустострелов все побрехеньки собирать — в библию не втиснешь. Только Демьяныч особо уж закоренелый был. Стряхнет с ушей, и за свое.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2