Сибирские огни, 1959, № 6

обладать содержательностью. Автор приведенного отрывка загубил свою героиню не тем, что написал о ней не­ достаточно длинно: нет, ей не дало ро­ диться «ужасное, пагубное «вообще»; она утоплена в штампах. «Вне правдивости деталей могут су­ ществовать только душевные схемы, которые соблазняют своей логично­ стью, своим мнимым правдоподобием и которые неизменно лживы», — говорит Илья Оренбург. «Без подробности вещь не живет, — говорит К. Паустовский. Штамп или делая серия штампов, на которую, читая рукопись, наталкивается редактор, служит для него сигналом бедствия. «У автора нет достоверного жизненного материала» сигнализирует редактору штамп. Наткнувшись на него, редактор испытывает примерно то же, что испытал бы хозяин комнаты, запо­ дозривший прочность стены и услы­ шавший, при простукивании, характер­ ный глухой звук: пустота! У строителей, видно, не хватило на этот кусок стены кирпичей: тут одна фанера. У автора не хватило материала, не хватило соб­ ственных, наблюденных в жизни и пере­ житых сердцем деталей, и, чтобы при­ крыть пустоту, он обратился к подроб­ ностям и оборотам речи уже заштампо­ ванным: «Тщательно отутюженный китель... как-то по-особому взбитая подушка... и даже живые цветы в стакане... все го­ ворило о присутствии женщины». Опытному редактору все эти безвкус­ ные псевдо-подробности, вся эта прико­ лоченная на скорую руку фанера гово­ рит лишь об одном: о неблагополучии кладки, о пустоте в этом месте стены, т. е. о равнодушии автора к избранной теме. Как же исправить беду? Да и можно ли ее исправить? Начать самому — или вместе с авто­ ром — искать взамен штампованных фраз сугубо «индивидуальные»? Так, например, если у автора написано: «Ли­ цо ее исказилось страданием», предло­ жить написать более «индивидуально»: «Лицо ее, с характерной родинкой на левой щеке, приобрело смешанное выражение строгости и печали, отчего на переносице образовалась небольшая продольная морщинка»? Или прочитав у автора, что в коридо­ ре больницы на подоконниках тесни­ лись вазоны с цветами, предложить ему расставить, вместо надоевших цветов, какие-нибудь причудливые олеандры? Нет, специально выдумывать детали ничем, в сущности, не лучше, чем хва­ таться за готовые. И то и другое заня­ тие — одинаково бесплодно, ибо оба рассудочны. Животворящие же детали не рассудком одним создаются, а па­ мятью, сердцем, воображением, чувст­ вом! Умом и душой... Стоит только уму начать думать в определенном направле­ нии, а памяти сосредоточиться на каком- нибудь сильном, остро пережитом чув­ стве — и подробности хлынут сами со­ бой. Не включить ли воображение и па­ мять? Автор приведенной главы, к счастью, далеко не всегда прибегает к штампам. Есть у него и памятливость и наблюда­ тельность. Глава о Зине и Николае во­ все для него не характерна. Его книги отличаются своеобразием, силой; у него зоркий глаз и меткое слово; в той по­ вести, откуда заимствована несчастная глава, тоже немало мест, свидетельст­ вующих о наблюдательности. Вот герой его повести идет по Москве в жаркий солнечный день. После приведенных выше отрывков ждешь чего-нибудь общеобязательного, вроде: «Марево зноя спустилось над городом. Загорелые юноши и девушки, сверкая белыми сплошными зубами на смуглых лицах, заполняли тротуары». Но нет. Наблюдательность автора принялась за работу. «По улице, распустив прозрачные вр- дяные крылья, двигалась поливальная машина. Полуголые мальчишки, выпрыг­ нув из-под навеса на мостовую, запля­ сали под сверкающим ливнем. Мокрые волосы потекли блестящими ручьями. И вдруг дождевые крылья осеклис^, ра­ зом, словно их подрубили. Ливень кон­ чился». А вот в колхозе, в такой же зной­ ный день, старик подвел к водопою мно­ го и тяжело потрудившуюся лошадь: «Шумно вздохнув, она потянулась к воде, и т о т ч а с ж е п о д к о ж е й , п о в с е й д л и н е е е ше и , п е р е ­ г о н я я д р у г д р у г а , п о б е ж а л и у п р у г и е к о л ь ц а » . Он умеет расслышать «дробный су­ хой перестук овечьих копытец, словно кто-то бросил на дорогу горсть камеш­ ков», и «мягкий удар спелой ягоды о притоптанную землю». Этих деталей напрокат не возьмешь: и упругих, пере­ гоняющих друг друга колец на шее, и прозрачных крыльев машины, и мягкого стука ягоды. И когда автору понадоби­ лось изобразить, как один из его геро­ ев, Борис, приехав после разрыва с Ири­ ной на побывку в горы, где он живал у дяди еще мальчиком, бродит в горах, узнавая любимые места и не узнавая себя, — он находит для его печали и и его возмужания точную и конкретную деталь: «Сунув два пальца в рот как когда- то в детстве, Борис залихватски свист­ нул, и горы — как тогда, в детстве — вернули ему неповрежденным его зали­ хватский свист. Как он радовался когда-то этому от­ клику! А сейчас переговоры с горами не принесли ему радости. Он пошел прочь». Эта короткая сцена больше дает во­ ображению читателя, чем все «бледные улыбки», которые могли «исказить» его