Сибирские огни, 1959, № 6

— Чего ж ты не поплачешь, Кешенька? — спрашивают. — Тятьки- то теперь нету у тебя?.. Засопит, а выдюжит: — Тятька гордый был! Он, поди-ко, умирал не плакал... И я смолчу. Достал только отцову палочку и застрогал на ней сорок шестую метку. Фашиста, значит, того пойманного причислил. После сообразил: неладно сделал! Проснулась как-то ночью мать, смотрит — парнишка с палочкой во­ зится. — Ты чего, Кеша, делаешь? — Фашиста, — говорит, — перечеркиваю. — А к чему ты это? — Тятька его «карасем» называл, да и жила у него не волчья. На другой день парнишке семь лет сравнялось. Сейчас погляжу на него — вылитый Андрей. Все капельки его подобрал! Что как жук чер­ ный — это всякий видит. А вот непоспешливость отцову, прищурку в глазу, походку с подкрадочкой •—• это уж кто Андрея хорошо знал, заме­ тит за ним. Усов только нет... Ну, да то не порок. Дальше не то будет! Увижу его в отцовском кожушке, на лыжах—въяве мне старый Куропоть, въяве Андрей... Он мне, Кешка-то, псенок, стареть не дает! Торит па­ рень отцовы-дедовы тропки, с малых лет закваской ихней напитывался. Народ — он на похвалу да добрую память не скуп... Как, бывало, где поозорничают волки, так люди и вспомнят: «— Эх, нет Андрея Ку- роптева!» А Кешке каково слушать? И погордится, и растревожится, и неловко-то ему — обвиноватили будто малого... Дедова да отцова слава, когда своей не нажито, она для гордой ду­ ши, хоть бы и ребячьей, тяжела часом бывает. Придет после этих разго­ воров домой, ружье отцово, как сумеет, вычистит, с палочки пыль обду­ ет, повздыхает да за книжку. Мал еще. Ну, да все до поры! Повадилась одно лето волчица на деревню набегать. Нам ли уж волки в диво, а такой разбойницы даже дед Михайла не упомнит. А он ведь старому Куроптю погодок будет. Ну, были волки... Задерут там ов­ цу, телка, жеребенка обранят, так их припугнут — и делу конец. А эта чуть ли не кажную ночь поминки справляет. У Обуховых всех гусей кон­ чила и кучечкой сложила, то там, то тут свиньи спросонок впроголоеь ре­ вут... Телятишки, бедные, и мукнуть не успели — за один защелк зубов голоса лишала. И хоть бы жрала, либо волчатам таскала, а то как буд­ то для развлечения, для интересу драла. Однова на глазах у сторожа в загон к овцам заметнулась и в каких-то две минуты двух ярок и трех маток прикончила. Олена Стружкова — она при овцах сторожем была— закинулась в малушке на засов, мелким крестиком крестится да при­ говаривает: — Чур меня... Чур меня... Пастух уж народ всколготил. Чуть не весь колхоз сбежался; стоят, судят, кто во что горазд. Дед Михайла тоже приковылял. Глядел-глядел да как ахнет шляпой об зем­ лю и давай начальство разделывать: — Это что же за порядки пошли! На одну волчицу управы нет! В аккурат она скоро самому животноводу хрипелку порвет. Захар Бурцев оправдывается: — А что ты с ней, дед, сделаешь?.. Была бы она белая — видней бы, а то серая... Сегодня три засады сидело, а толку? Так вот кажную ночь и проведет. Ты ее здесь караулишь, а она там делов натворит. Сто­ рожкая, тварь. И откуда такая гадюка на мою голову образовалась?.. Стригунку полбока вырвала... Олена отошла на народе-то — тоже голос подала: — Эх, нет Андрея Куроптева... Он бы ее, покойная солдатская го­