Сибирские огни, 1959, № 6

блюденного! «Ослепительное солнце во­ ображения,—говорит К. Паустовский,— загорается только от прикосновения к земле. Оно не может гореть в пустоте. В ней оно гаснет». Как естественно, психологически правдиво и точно, с ка­ ким изобилием подробностей обыден­ ной жизни развиваются самые, казалось бы, невероятные события в волшебной сказке! Они невероятны, но так есте­ ственно вырастают из быта, что им ве­ ришь. «Волшебная сказка требует ре­ альных подробностей»,—говорит С. Мар­ шак. «...всякая сказка нуждается в от­ четливой мотивировке поступков». От­ четливой — и правдивой. Не умея соз­ давать ощущение безусловной правдиво­ сти изображаемого, писатель не добьет­ ся и той высокой правды искусства, Правды с большой буквы, которой слу­ жили и служат передовые художники мира, воплощающие в своем творчестве лучшие надежды народа. «Можно лгать в любви, — говорил Чехов, — в политике, в медицине, можно обма­ нуть людей и самого господа бога — были и такие случаи, — но в искусстве обмануть нельзя». Нельзя — т. е. не удастся. Жизненный опыт читателя не­ избежно придет в противоречие с читае­ мым и неминуемо разоблачит ложь. «От слияния, совпадения опыта читате­ ля с опытом литератора, — писал Горький, — и получается художествен­ ная правда, — та особенная убедитель­ ность словесного искусства, которой и объясняется сила влияния литературы на людей». «Рассказ Ваш плох, — пи­ сал он одному молодому писателю, — но хорошо, что Вы сами чувствуете это; а хорошо это потому, что говорит о нали­ чии у Вас чутья художественной прав­ ды. Рассказ именно потому и плох, что художественная правда нарушена Вами». Редактор должен с особой тщатель­ ностью воспитывать в себе чуткость, слух к нарушению жизненной и вместе с ней художественной правды, ко вся­ кой фальшивости — в описываемой об­ становке, в психологии действующих лиц, в их интонации. Ведь каждое на­ рушение ослабляет идейный заряд — силу воздействия литературы на читате­ ля. Знаменитое «не верю!» Станислав­ ского должно быть для редактора хра­ нительным девизом. Известно, что на репетициях К. С. Станиславский оста­ навливал взявшего фальшивую ноту актера гневным возгласом «не верю!». «Каждая фальшь в искусстве причиняла ему как бы физическую боль, — рас­ сказывает о Станиславском артист В. А4 Вербицкий. — Каждая искренняя нота вызывала у него счастливую улыбку». «Я не могу спокойно вынести ни одной фальшивой ноты, — говорил К. С, Станиславский. — Если я слышу ее у самого любимого, самого близкого мне актера, мне хочется выдернуть ее, как гнилой зуб ...» . Но ведь редактор читает рассказы, повести, романы, посвященные самым разным областям жизни. Не будучи спе­ циалистом во всех областях — как заме­ чать нарушение «художественной прав­ ды»? Вот он читает повесть, где дейст­ вие происходит, скажем, в шахтах, а он никогда в шахты не спускался и никогда не видел ни врубовой машины, ни от­ бойного молотка. И книг специальных о добыче руды никогда не читал... Одна­ ко судить о правдивости повествования и тем самым о вероятной талантливости автора он все-таки может, потому что литература — область человеко- а не машиноведения и повести пишутся не о врубовых машинах,, а о людях. Ведь улавливает же фальшивость шахтерской повести читатель, даже если он и не шахтер. Знания, и самые разнообразные, редактору необходимы (это положение доказательств не требует), но в такой же степени необходимо и чутье — «чутье художественной правды» (по терминологии Горького), которое рож­ дается из самого главного знания — знания людей, знания жизни. Представим себе, что на столе у ре­ дактора, заведующего отделом прозы одного из толстых журналов, лежит не­ сколько рассказов еще никому не из­ вестных авторов. Их отобрал секретарь из очередной редакционной почты. Ре­ дактор хочет выбрать что-нибудь для печати. Постараемся составить себе о них представление вместе с редактором и в то же время проверить, нет ли среди рукописей такой, в которой с несомнен­ ностью проявилась бы литературная одаренность автора? Вот первый рассказ. В нем речь идет о Григории, молодом комбайнере. Гри­ горий влюблен в Зою, красивую, рабо­ тящую девушку из того же колхоза. А ее не поймешь, замечает ли она, любит ли? И вот однажды, встретившись с Зоей в поле, парень решил объясниться начистоту; «В растерянности начал я мять в ла­ донях пшеничные колосья, что стояли, покачиваясь, рядом. — Чем же колосья виноваты? — за­ смеялась Зоя. Тут я решился наконец. — Оба мы работящие. Трудодней у нас много. Эх, Зоя, — говорю я в от­ чаянии. — Как жили бы мы! Я же тебя люблю! И замер: что-то она скажет. Но толь­ ко она ни капельки не смутилась. — Успокойся, — сказала, — Григо­ рий. Давай поговорим о другом... Хоро­ ша ли, плоха ли, а все же я секретарь комсомольской организации. И тебе, комсомольцу, дается важное поручение. Ты убрал уже 160 гектаров. Это, конеч­ но, очень хорошо! А рядом с тобой Яков никак не может дотянуть до 150. Надо