Сибирские огни, 1959, № 6
на меня. Мне хочется вам сказать что-то, но это будет страшно глупо... Не знаю, что тогда со мной творилось. Даже теперь не знаю. — Не подумайте обо мне плохо, товарищ комендант, — продолжа ла я. —Мне семнадцать лет, и никто еще меня не целовал. И вот... я бьг хотела, чтобы вы были первый. Не потому, что вы мне нравитесь. Если хотите знать, вы мне вовсе не нравитесь... как мужчина... Понимаете? А просто потому... Богучаров теперь смотрел на меня строго и грустно. — Не подумайте, пожалуйста, что это я ради вас... — опять по спешно прошептала я. — Нет, я этого не думаю, — проговорил он устало. — Что, пишу щую машинку еще не принесли? А потом, кажется, спрашивал меня, кем я хочу стать, когда буду взрослой, и еще, не пишу ли я стихи. Я ответила, что не пишу, хотя это- и было неправдой. Потом он отослал меня домой: мол, уже поздно, и мама за меня, наверное, беспокоится. Дома, лежа в постели, я долго плакала, а мама меня ни о чем не спрашивала. Мы, женщины, всегда понимаем друг друга без слов. Я думала: Богучаров теперь определенно считает, что я в него влюблена. Этого еще не доставало! Потом вспомнила: он еще спросил, хорошие ли у меня отметки по алгебре. К чему это? При чем тут алгебра? Не нужно мне было ничего ему говорить! Ничего, ничего... ...Пани из тополянского замка переехала теперь в загородную вил лу. Там с нею живут камердинер, садовник и кухарка, которую в на шем городишке, неизвестно почему, прозвали «мамзель»: ведь имя у нее совершенно обыкновенное — Берджика Голубова. Все трое присут ствовали при аудиенции, когда мы с Богучаровым вечером второго дня сделали визит к их хозяйке. Старая пани была любезна, кажется, волновалась. Они с Богуча ровым изучали друг друга с явным недоверием. Богучаров расспра шивал о размерах имения и других хозяйственных подробностях. — А тот холм, за лесом, тоже принадлежит вам? — Да, — отвечала старая пани, — и тот холм за лесом тоже. — Вы имеете совладельцев? — Нет, не имею. Старая пани предложила гостю вино, еще более старое, чем она сама. Его принесла «мамзель» на серебряном подносе в рюмках из чешского хрусталя. Старая пани старательно подчеркивала свое чешское происхожде ние, очевидно потому, что до самого конца войны в ее замке отдыхали офицеры вермахта. Богучаров долго любовался рюмкой, поставил ее обратно на под нос и спросил: — Что вы намерены теперь делать? — Не знаю, — сказала старая пани. — Вероятно, останусь здесь. Я никогда никому не делала вреда. Мне семьдесят один год. — Сколько в вашем доме комнат? — Двадцать семь, пан комендант, — сказал камердинер. — А в замке? — Девяносто, — ответила «мамзель». — Вас не беспокоит, что вы живете здесь в одиночестве? — спро сил Богучаров у старой пани.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2