Сибирские огни, 1959, № 6

почему-то туман все больше копится по щелям, свисая снежной бахромой со скал. Воздух остается тяжелым. Знаю, все это признаки непогоды, но уж очень обнадеживает посветлевшее небо на юге, и я, доверяясь ему, даю команду свер­ тывать лагерь, выступать. Когда все было готово, Улукиткан надел плащ, подпоясался, подтянул ре­ мешки на олочах и из потки достал свою старенькую шапку. Караван тронулся. Крик погонщиков, треск сучьев под ногами оленей, люд­ ской говор не могли разбудить эхо. На небе вдруг исчезли обнадеживающие про­ светы. Туман свалился в лощину и накрыл нас. Сразу стало холодно и сыро. Мы только успели перебрести ручей, как пошел дождь, мелкий, густой, точь-в-точь такой, какой шел до урагана. Теперь ясно было всем, что прорвавший­ ся ветер только на короткое время изменил обстановку на небе, но моря он, дей­ ствительно, не победил, и оно продолжало бросать на материк бесконечные пол­ чища «груженых туч». Медленно взбираемся на верх террасы. Олени с трудом преодолевают кру­ тизну. Одежда на нас уже успела промокнуть и отяжелеть. В душе у меня досада на себя: напрасно взбаламутил всех и своим решением принес неприятность другим. Теперь я готов раскаяться, готов даже повернуть обратно, но мы не при­ выкли отступать, в нас живет неугомонное стремление двигаться вперед, хотя бы там нас явно подкарауливала неприятность. Но геодезисты и топографы не имеют права в своих походах рассчитывать только на хорошую погоду, на надежную тропу. Их ничто не должно пугать, они должны обладать достаточным равнодушием при встрече с опасностью, должны приучать себя довольствоваться малым, — тогда и сон возле костра, и трудности похода, и даже пригорелые остатки каши на дне котелка покажутся большим на­ слаждением, которое никогда не испытываешь, живя в городе. Караван еле плетется по скользкому подъему. За туманом ничего не видно, кроме небольшого мокрого клочка земли под ногами да контура прорубленной вчера просеки. Настроение у всех подавленное. Одно утешение, что с каждым шагом, пусть он тяжел и очень медлителен, мы приближаемся к перевалу. Впереди идет Улукиткан, согнувшись от холода в три погибели. — Мод... Мод... — подбадривает он оленей ослабевшим голосом. Но животные словно не слышат этого окрика, продолжают устало вышаги­ вать по крутизне. Какая пронизывающая сырость! Я весь мокрый, тело закоченело1, и кажется, кровь уже не циркулирует, уже не согревает конечности. Пальцы онемели, еле шевелятся, не могу даже пуговицы застегнуть. Вероятно, ничто в природе так не угнетает человека, как этот бесконечно моросящий дождь, порожденный туманом, при абсолютной тишине. Глеб и Василий Николаевич отстали, и их не видно за туманом. Я тоже плетусь кое-как и удивляюсь Улукиткану, откуда он черпает силы, хотя и пома­ леньку, но уходит все выше и выше. Наконец-то лес поредел, но дождь, как на грех, усилился. Вижу — Улу­ киткан выбрался на бровку третьей террасы, почему-то бросил оленей, а сам ушел дальше. Мы остановились. — Мод... Мод... Мод... — доносится из тумана голос старика. Я решил, что он дает нам команду вести дальше караван. Подхожу к пе­ реднему оленю, хочу взять повод, но увы, на олене совсем нет узды. Она сня­ лась, а Улукиткан этого не заметил, пошел дальше, волоча ее по земле и, види­ мо, воображая, что караван шагает следом за ним. Когда я вновь услышал его подбадривающий голос: «Мод... мод...» — мне стало больно за старика. Он, ве­ роятно, так устал и так промок, что уже не соображает, что делает, а ноги пере­ двигаются машинально, подчиняясь внутреннему желанию. Бедный Улукиткан, он-то за что страдает в этот ненастный день?! Я тороплюсь, нагоняю старика. Он стоит, повернувшись к нам, удивленно смотрит на узду , на оленей, которые подошли со мною.