Сибирские огни, 1959, № 6
ваются. что мы возьмем их с собою, носятся вокруг нас. Не хочется покидать лаюрь и\ тейло костра, а при мысли, что ты должен сразу погрузиться в мбк- рую чащу — по* телу пробегает холодок. Но идти надо. Если с Трофимом что случилось, он верит, что мы непременно придем ему на помощь. Такая вера живет в каждом из нас. Она — лучший помощник в нашей сложной борьбе с су ровой природой. Без нее, без коллективной поруки, здесь сразу пропадешь! Но вот готов и я. За плечами котомка, карабин, в руках сошки. Трудно оторваться от костра. Еще несколько глотков горячего воздуха, и мы покидаем стоянку. Но что это? Собаки вдруг насторожились, стали прислушиваться, за тем обе бросились напрямик через кусты, к истоку. Мы задерживаемся. Из чащи показывается Трофим. Но что с ним? Он еле передвигает ноги, сгорбился и, кажется, если бы не посох в руках — давно бы свалился. Одежда на нем изорвана, мокрая, лицо, запятнанное оспой, осу нулось. Видно, что сил у него уже нет и ведет его какое-то внутреннее чувство. — На кого же ты, браток, похож, истинный бродяга! Увидела бы Нина! — говорит Василий Николаевич, стаскивая с него котомку. — Дай душу отогреть, а! потом о Нине будем думать, — отвечает тот, а сам весь дрожит, как осина на ветру. Он протягивает посиневшие руки к костру, хватает открытым ртом тепло и настороженно ловит мой взгляд, как бы пытаясь угадать, знаю ли я, что про изошло в ущелье восточного истока? Рядом со мною стоит смущенный Глеб. Он не отрывает глаз от Трофима и тоже что-то пытается угадать по его Уста лому лицу, но тот явно не желает даже взглянуть на него. — Туг, по ущелью ни за что не пройти, — говорят Трофим, — куда ни ткнись — завалы, россыпи, а в сторону никуда не свернешь, скалы... — До вершины ходил? Там низкий места? — Нет, Улукиткан, туда не ходил, но, видно, место низкое. Только до не го все равно с оленями не добраться. — А почему с тобою не пошел Глеб, что случилось? — не выдерживаю я. — А он сам разве не рассказывал? — Говорит, что ты не захотел сесть с ним отдыхать, ушел вперед, а он не смог тебя догнать. Трофим молча, в упор, смотрит на Глеба, и я замечаю, как вздулись жел ваки на его сжатых челюстях. — Что же у вас случилось? — допытываюсь я. — Все это ерунда... Не стоит говорить. Плохо вот, что не нашел прохода, весь изорвался, измучился... А что у вас нового? — Найдем, Трофим, перевал. Еще ходи будет и найдем! — вмешивается в разговор Улукиткан. — Где ж е ийкать будем? — Думать надо..! — Давайте сегодня об этом не говорить, — советую я. — Хорошо, что все собрались. Надо раньше лечь отдохнуть. Утро вечера мудренее. Ты, Ва силий, снимай котомку, сообрази что-нибудь поесть. — Что сообразить, если мяса нет? Сейчас баранинки бы, другое дело, — отвечает он с каким-то упреком, но тут же начинает суетиться у костра. Трофим спустился к реке, разулся и, сняв рубаху, начал полоскать ее в мутной воде. Глеб не сводил с него глаз, и я видел, как его лицо, словно от какого-то внутреннего накала, краснело, как тяжело он дышал, борясь с каки ми-то непрошеными, вдруг нахлынувшими на него, мыслями... Я впервые видел его в тй)ком состоянии и не мог разгадать, что в действительности копится в душе парня. Вот он шагнул от костра к берегу и вдруг остановился, видно, хотел по вернуть обратно, да ноги заупрямились, зашагали к реке. Мы насторожились, еще не понимая, чего он хочет. Одно было ясно, что все это имело прямую
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2