Сибирские огни, 1959, № 6
Перед нами крутой склон гольца, весь в трещинах, убегающий щербатыми гребнями в неведомую за изломом высоту. — Ую... ю-ю... — стонет устало старик, но идет и идет. В синеющем небе черными лоскутами парят два хищника. Они поднима ются все выше и выше, как бы не желая расстаться с солнцем, и оттуда броса ют на землю печальный крик, сигналя жителям гор о надвигающейся ночи. Все стало стихать, куда-то на ночевку убрались кедровки, исчезли бурундуки, не ос талось гнуса. Еще последние усилия, и я помогаю старику подняться на верх террасы. Нас приютила крошечная площадка над обрывом, окруженная стлаником. Пока Улукиткан отдыхает, я таскаю сушняк, приношу воду для чая, разжигаю костер. Внизу засыпает тайга. Музыка природы, только что наполнявшая про странство величавых гор, смолкла в высоком комарином аккорде. Гаснет лиловая заря, небо теплится звездами. Старик устал, помрачнел, какое-то раздумье занозой застряло в его голове. — Может быть, нам, Улукиткан, вернуться утром в лагерь? Тебе плохо? Он отрицательно качает головою. После чая я делаю ему постель из стланиковых веток, заслон от ветра, и старик быстро засыпает, свернувшись в комочек и прикрыв спину телогрейкой. Я долго сидел за дневником. Последние дни моя тетрадь собрала богатую дань. В непрерывных походах у меня почти нет свободного времени для записей, и нужно быть беспощадным к себе, чтобы урывать для них часы от своего отды ха, и без того слишком короткого. Но что все это по сравнению с тем огромным удовлетворением, которое испытываешь спустя годы, когда в кругу близких дру зей прочтешь эти страницы и перед тобою, как наяву, воскреснут тяжелые взма хи Станового, руины древних скал, стойбище лесных кочевников со столетней старушкой; Глеб, привязанный штанами к карче, Осикта с кабарожкой за плеча ми, задумавшийся Улукиткан... Все снова воскреснет: и костры, и тропы, и зве ри — и как дороги будут тогда эти карандашные записи, что рождаются с таким трудом! Полночь. Холодное безмолвие. Дремлют каменные сторожа. Спят в лесной чащобе птицы, звери. В лунном свете теплются бесконтурные дали. Сколько све жести, сколько красок, какие нежные оттенки живут в ночном пейзаже! Кто под бирал эти тончайшие цвета, кто мешал их и, наконец, кто с таким тонким вку сом прикрыл их дымчато-голубоватой вуалью. Нужна необыкновенная кисть или язык для передачи этой неповторимой ночной картины, созданной величайшей мастерицей-природой! ...Перед утром я проснулся от холода. Ветер, пробегая по склонам, тере бит стланиковую чащу. Улукиткан пьет чай и подкармливает огонь сушняком. Что-то новое в его посвежевшем лице, в его теплом обещающем взгляде. Неуже ли он вспомнил, где скрыт проход через хребет? Иначе что могло обрадовать старика? — Надо скоро кушать и ходи... Тут, может, наша удача, — говорит он, по торапливая меня. — Думаешь, найдем перевал? — Обязательно!.. Я хороший сон видел, он не обманет. — Ты веришь в сны?.. — Как не верить, если они правду говорят! Конечно, меня его сон не обнадеживает, но я рад за старика. Пусть верит, это придаст ему силы и, возможно, поможет найти перевал. Мы пьем чай с горячими лепешками и покидаем стоянку. С востока наплы вает заря, гасит звезды... Но еще крепко спит тайга, обласканная ночной прох ладой, еще не слышно пернатых музыкантов, еще не поднялся на крыло комар,— день начинается глубоким молчанием. Впереди крутизна. Идем не торопясь. День обещает быть солнечным, ти хим. Как легко дышится на этой высоте! Воздух насыщен необыкновенной сла
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2