Сибирские огни, 1959, № 6

телком. Старик идет налегке, только с берданой. Голубоватые туманы, разбу­ женные поднявшимся солнцем, копошатся на дне лощин и тают. Небо безоблач­ ное, синее-синее. В чистом звонком воздухе — утренний птичий гомон. Переходим вброд Зею. Как холодна ее вода в июне! И снова мы ищем проход. Улукиткан часто останавливается и, склонив на посох грудь, подолгу всмат­ ривается в суровые черты склонов Станового. Его маленькие, быстрые, как у со­ боля, глаза ищут в складках мертвого великана что-то знакомое, давно потерян­ ное памятью. Почти семьдесят лет назад, еще тринадцатилетним мальчиком, Улукиткан бежал с семьей с захребетных альгоминских лесов на Зею, спасаясь от чудо­ вищного мора, свирепствовавшего тогда в тайге. Больной отец был брошен на одной из речек, по которой шел путь к перевалу, но даже название ее не сохра­ нилось в голове старика. Забыл старик и где переходил с матерью и сестрой че­ рез Становой. Вот и шарит он глазами по складкам склона, напрягая притуплен­ ную временем память, стараясь угадать, где лежит этот единственный во всем районе проход. Но как его вспомнить среди тысячи перевалов, что лежали на пу­ ти Улукиткана? Над нами зреет солнце. С вершины сползает свежий ветер и, разбиваясь о зубчатые громады откосов, растекается неровными волнами по ущелью. В воз­ духе комариный гул. После ненастной погоды гнус не дает дохнуть. И сколько же его здесь в лесу, особенно в мелких зарослях. Меня спасает волосяная сет­ ка, но идти в ней душно, тем более на подъеме. Улукиткан не признает никаких защитных мер, кроме терпения. Голова его открыта, только лоб перехвачен тряпочкой, будто это у него единственное уязвимое место. Лицо облепляют ко­ мары, страшно смотреть, а он, хоть бы что-, идет и идет. Изредка он смахивает рукавом впившихся насекомых, а вернее размазывает их по лицу. — Улукиткан, да надень ты ради бога накомарник, ведь всего изъели! — говорю я. — Мала-мала ничего, идти можно, — покорным детским голосом отвеча­ ет он. Хребет вздымается перед нами лесной чащобой, щелистыми грудами кам­ ней, руинами развалившихся -скал. Навстречу, с невидимой высоты, бешено скачет холодный поток воды. Сколько шума, сколько необузданной силы в этом ручье, пропилившем узкую щель в монолитных стенах гранита. Вырываясь где- то из верхних теснин, он летит стремительно вниз, спотыкаясь о выступы непо­ корных карнизов, разбиваясь в пыль о шероховатую поверхность валунов и взды­ маясь над нами яростными космами голубой воды. Облитая светом полуденно­ го солнца, вода льет на стены, на лес каскады огня, блеска и с ревом низверга­ ется в пропасть. Карабкаемся между скользкими глыбами по дну щели. Здесь холодно и мрачно, как в подземелье. Все пропитано сыростью. С отвесных стен, полупри­ крытых стлаником, вечно капает вода. Мы долго бьемся с крутизною — обходим водопады и окончательно убеж­ даемся, что каравану здесь не пройти; а тем более—геодезистам с тяжелыми ин­ струментами. За щелью нас встречает лесная чаща. Что водопады и валуны по сравнению со стланиковыми зарослями, перемешанными с полярной березкой? Для Станового и вообще для горных районов Приохотского края стланик, пожалуй, самое характерное дерево. Оно редко достигает четырехметровой вы­ соты и растет в виде кустов, иногда покрывая склоны хребтов сплошными зарос­ лями, совершенно не доступными ни человеку, ни зверю. В подгольцовой зоне, где стланику приходится выдерживать единоборство с суровым климатом, он мельчает, липнет к жесткой подстилке, недолговечен. К полудню, измотав силы, мы заканчиваем свое восхождение, отказавшись •от попытки найти доступный для оленей проход к седловине. И вот, спускаясь