Сибирские огни, 1959, № 6
надежду. А Василий Николаевич с Трофимом направятся на вершину восточно го истока определить, что это там за понижение рельефа. Пока мы отдыхаем, голец захлестывается туманом. Не собьемся ли мы с пу ти, возвращаясь в лагерь? В пяти шагах ничего не видно, куда ни обернись. Улукиткан уверенно идет впереди, наклонив голову, а мне кажется, что он уже сбился с нужного направ ления и увлекает меня в бездну какого-то таинственного мира. — Однако неладно идем, надо левее, — советую я старику. Но он будто не слышит, не оглядывается, не отвечает. Я окончательно убеждаю себя, что мы спускаемся в боковое ущелье и можем попасть в такие трущобы, откуда не просто выбраться, и в тревоге кричу: — Слышишь, Улукиткан, кажется, не туда идем! Он вдруг останавливается, поворачивается ко мне и, тыча пальцем под но ги, говорит с досадой: — Этот камень узнаешь? Его я перевернул, когда мы наверх шли. Понял? Улукиткан раньше думал, как нам не заблудиться в тумане... Вперед думать на до, потом рот открывать, а ты ни один примета не положил на своей тропе, а го воришь — не туда идем.. Как можно? — сердится старик. Безжалостно уничтоженный, я, чтобы успокоить старика, обнимаю его узкие плечи. Перевернутый камень действительно заметен вблизи — даже сквозь туман ную дымку, на светло-сером фоне россыпи, ибо нижняя его сторона, всегда спря танная от солнца, — темнее верхней. И все-таки нужен удивительный опыт и наблюдательность Улукиткана, чтобы безошибочно улавливать любое нарушение гармонии местности. Спускаемся ниже. Туман не выпускает нас из своего плена. Ветер немило сердно хлещет дождем. Все на нас промокло до нитки, липнет к закоченевшему телу. Мимо проплывают толпы низкорослых деревьев, но Улукиткан ведет ниже в ельник и только там разжигает костер. 1 Какое блаженство огонь, да еще в такую мерзкую погоду, когда все на небе и на земле пропитано водою! Костер сразу рождает чувство соприкосновения с чем-то уютным, своим, будто ты к родному гнезду приблизился. — Хорошею... — шепчут посиневшие губы старика. Я достаю из котомки лепешку, отогреваю ее у костра. Как хорошо она пах нет, кажется, ничего нет на свете вкуснее этого подрумяненного пшеничного куска! Даю половину лепешки Улукиткану, и мы молча жуем, наблюдая, как ве село пляшет пламя костра. Огонь, как и свет, приманивает к себе все живое. Поползли к теплу букашки, откуда-то вылез жук-усач, чья-то пара любопытных глаз смотрит на нас из дупла соседней ели. Улукиткан откусывает крошечные дольки хлеба, долго жует, а в думах пестрой чередой проносятся, вероятно, вос поминания, навеянные костром. Ветер затихает. Слабеет дождь. Мы покидаем гостеприимную ель. В лагере нас ждали горячий ужин, баня — жаркая, со стланиковым веником и сон под пологом в спальном мешке... ...Раннее утро. Как быстро оно наступило. На темногрудых горбах Станового играют алые блики холодной зари. Оди нокое облачко, легкое, пушистое, бежит навстречу солнцу по чистому, голубо му простору. Свежо, как всегда после ночной непогоды. Вчера вечером не пришли к дымокурам два оленя, и это нарушило намечен ный нами план сегодняшнего дня. Трофим с Глебом пойдут к восточному истоку;1 я и старик — к западной седловине, а Василий Николаевич с проводником Нико лаем и собаками отправятся на поиски оленей. Мы с Улукитканом покидаем стоянку последними. У меня за плечами рюк-> зак с двухдневным запасом продовольствия, папка для гербария и топор с ко
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2