Сибирские огни, 1959, № 5
- Какая уж тут жизнь, писала я тебе. Не дай бог никому такую жизню. А сынок ничего-о, здоровенький, слава богу. Спит, должно, в балагане, набегался за день-то. У меня с ним Устиньина девчонка нян чится. Продолжая разговаривать и держась за руки, оба пошли на стан, к балаганам, по пятам за ними шел верный Егоров Гнедко. Тихий, теплый наступал вечер. Закатное солнце красноватым све том озаряло долину, зарод, возле которого возобновилась и еще быст рей закипела работа: работники спешили поскорее завершить зарод и бежать на стан, повидаться с Егором. Всплакнула Настя, узнав о страшной судьбе Степана Швалова, вспомнила девичество, первую робкую любовь свою, но радость встречи с Егором тут же и высушила эти ее слезы. В этот вечер шакаловские работники долго сидели у костра, слуша ли рассказы служивого. Накинув на плечи шинель, Егор примостился на осиновой чурке с сыном на руках. Маленький белокурый Егорка в первый же вечер охотно пошел к нему на руки — к незнакомому «дяденьке». В разнообразных позах расположились слушатели вокруг весело по трескивающего, стреляющего искрами костра: кто сидел, поджав ноги калачиком, кто лежал, подложив под головы поленья, трое сидели ря дышком на бревне, дымили самосадом. Ермоха тихонько строгал ножом черен для вил. Некоторые, придвинувшись поближе к огню, чинили свои, много раз латанные, ичиги. Все внимательно слушали Егора, со чувственно вздыхали, жалея погибшего Индчжугова, казаков, сослан ных на каторгу, изредка вставляя в рассказ свои замечания. — Хороший, видать, человек был этот Индчжугов. — Добрецкая душа! — А што было бы, ежели не казак офицера, а офицер казака убил, осудили бы его? — Ни черта бы ему не было. Судьи-то — те же офицеры, оправда ли бы наверняка, ворон ворону глаз не выклюнет. — Вот она, службица казачья. — Один черт, што солдату, што казаку, везде нашему брату не сладко. У нас вот в девятой роте было... Ночь. Темное, мерцающее звездами небо. Батраки разошлись по балаганам и телегам, завалились спать. Ушла в свой балаган Настя, а Егор все еще сидел у костра с Ермохой. Костер уже прогорел, над гру дой рубиновых, пышащих жаром углей золотистыми змейками извивал ся слабый огонек. Теперь рассказчиком стал Ермоха. О себе он говорил мало, все больше о хозяевах. — Сенька-то по-прежнему писарем служит, — прикурив от уголька, Ермоха выдохнул дым и продолжал рассказ, — а сам хозяин наш, из вестное дело, как был он Шакал, так Шакалом и остался. В прошлом году на одном хлебе нажил великие тыщи. Неурожай был два года под ряд, хлеб подорожал, а Шакалу того и надо. И золота нахватал на хлеб, и денег, и скота, и всякого добра, все за бесценок. Ну, дьявол с ним, с Шакалом. Скажи-ка вот, ты-то как думаешь, — к нему же поступить, как отслужишь? — Не-ет, ну его к черту, окромя Шакала работу найду. Да и не возьмет он меня в работники, — Егор оглянулся на телегу, где, накрыв шись тулупом, похрапывал Антип, заговорил тише. — Потому не возь мет, што Настю отберу у них, к себе заберу ее. Теперь-то уж, когда сы нок у нас растет... — Он счастливо улыбнулся, тихо, с каким-то наслажде нием, ласково и нежно произнес: — Егор Егорович... — и замолчал, по глощенный своими мыслями.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2