Сибирские огни, 1959, № 5
Яковлев быстро пробежал список: -—• Хорошо, но только меня прошу из списка вычеркнуть. Откинувшись на спинку стула, Чемоданов удивленно посмотрел на Яковлева: — Это почему же? — Потому, господин начальник, что я староста политических, то есть руководитель их в некотором роде. А раз так, то покинуть их в труд ную минуту считаю бесчестным. — Но ведь вы не по своей воле идете в Котумару? Все равно. По долгу совести я обязан просить, чтобы меня оста вили здесь. Пошлите вместо меня Губельмана. — Губельмана нельзя, не разрешили. Что же касается вас, то при каз у ж е подписан. Словом, вы в числе десяти последуете в Котумару. Изменений не будет! ...Официальное сообщение из Читы о назначении нового начальника тюрьмы было получено в тот день, когда десять человек политических, в том числе и Яковлев, были отправлены в Котумару. А ночью нагря нул и сам Потоцкий. Накануне Чемоданов распорядился перевести Губельмана из оди ночки в шестую камеру. Политические сразу же избрали Минея Израи левича своим старостой. Утром новый староста, по примеру своего предшественника, ходил к Чемоданову, чтобы передать для отправки письма и просьбы товари щей. Там он и узнал о приезде Потоцкого. — Приехал новый начальник, — рассказывал Губельман, вернув шись в камеру. — Самого его не видел, а надзирателей, что с ним при ехали, посмотрел. Разбойничьи морды. Сразу видно — палачи. — Так он, что же, и надзирателей своих привез? — Да, троих. Но вот что более всего удивительно, птичек с собой привез из Питера, клетку с канарейками. — Птиче-е-ек? — Из Питера? — За шесть тысяч верст! Вот это номер! — Прямо-таки удивительно, — продолжал Губельман. — Денщик Чемоданова, Ефим, рассказывал мне, пока я ожидал приема: утром, го ворит, только проснулся — сразу к птичкам, кормит из своих рук, чис тит, видно, что любит их. Вот какие дела, в канарейках души не чает, а для людей — тиран. По предложению Губельмана, чтобы не подвести Чемоданова и Че- ревкова, все политические, которым полагалось быть закованным, в тот же день надели кандалы. — Кончились наши вольготности, — с глубоким вздохом прогово рил Чугуевский, накрепко завинчивая заклепки кандалов. — Кончились, — уныло подтвердил Швалов. Приемку и сдачу тюрьмы начали на следующий день. В коридоре главного корпуса с утра собрались свободные от дежурств надзиратели. Хотя на дворе яркое, солнечное утро, в коридоре полумрак, так как уз кие зарешеченные окна, обращенные к северу, мало пропускают света. В стене напротив — двери камер второго и третьего этажа. Вдоль этой стены —- на уровне третьего этажа, приделан балкон с железным насти лом, шириной в сажень, обнесенный по краю чугунной решеткой. По са мой середине коридора висячий железный мост, соединяющий балкон третьего этажа с лестничной клеткой. В ожидании начальства надзиратели выстроились двумя шеренга ми. Правофланговым первой шеренги стоял Донцевич, саженного роста детина, известный в тюрьме зверским обращением с заключенными. По
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2