Сибирские огни, 1959, № 5
На них защитные — цвета хаки — гимнастерки с темными полосами на плечах от погон, черные брюки со следами споротых лампасов, а на бри тых головах казачьи фуражки без кокард, с оборванными козырьками. Оба закованы в ручные и ножные кандалы. Это Андрей Чугуевский и Степан Швалов. Первого суд приговорил к каторжным работам бессрочно, второго — являющегося, по определению суда, помощником Чугуевского, — на двадцать пять лет. Судили их в Сретенске и сразу же после суда присо единили к партии арестантов, направляющихся в Горно-Зерентуйскую тюрьму, поэтому не успели одеть их в тюремную форму. Уже седьмой день шагает по тракту партия. В это утро с ночлега на этапе в селе Ундинские Кавыкучи вышли спозаранку. Сегодня пред стоит большой переход, до следующего этапа в селе Газимурские Кавы кучи сорок верст. Пройти это расстояние в кандалах — такое тяжкое дело, что не каждому оно под силу. Недаром про этот участок пути сре ди арестантов существовала поговорка: «От Кавыкучи до Кавыкучи глаза повыпучи». Тяжело приходится и солдатам. Хотя шагать им и лег че, чем кандальникам, но положение, обязывающее конвоиров быть бди тельными, в состоянии постоянной напряженности и в продолжение все го пути с винтовками на изготовку, утомляло их, и уставали они не меньше заключенных. Идти по утреннему холодку гораздо легче, поэтому солдаты упроси ли фельдфебеля выйти с этапа на рассвете, чтобы пораньше добраться до Половинки — так назывались три зимовья, расположенные вблизи тракта на половине между обеими Кавыкучами,— там сделать коротень кий привал и переждать полуденный зной. Еще не взошло солнце, а партия уже отшагала верст пять. Сейчас шли долиной мимо покосов. С пади до слуха арестантов доносился звон кос, шум скашиваемой травы, но самих косарей не видно, падь заволок ло густым туманом. С дороги им видны лишь обочины покосов, сизая от росы трава да влажные ряды кошенины. Но вот взошло солнце, и ту ман словно ожил, задвигался, начал подниматься вверх. Все выше и вы ше уходил он, постепенно обнажая долину, холмистую елань, сосновый бор и, наконец, поднявшись над сопками, стайками небольших облаков поплыл к северу. Вон и косари в белых рубахах. На траве заискрилась роса, а воздух наполнился веселым щебетом птиц. И так хорошо стало вокруг, что д а же суровые лица арестантов посветлели, а в разговорах, возникших сре ди них, звучали нотки удивления, восхищения окружающей сибирской природой. — Благодать-то какая кругом? Куда ни глянь. — Как у нас на Смоленщине! — А раздолье-то! — Д а -a, брат, вот этого-то там, в наших краях, нет. — Вот какая она, Сибирь-то, — тяжко вздыхая, качал головой ру собородый арестант Федотов, шагающий рядом со Шваловым, — и чем дальше идем, тем она краше становится. И хлеба растут так же, как у нас, в Расее. И травы. А цветов-то какое множество! Оттого и дух такой приятственный. Степан покосился на Федотова, усмехнулся: — А ты, поди, думал, и верно, что зима у нас десять месяцев длит ся и медведи по улицам бегают? — Всякое гутарили. Ты что же, тутошний, значить? Из казаков! — Ага. Степан отвечал неохотно. — За что же вас-то забрали!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2