Сибирские огни, 1959, № 5
— Эх, ребята, кабы ваши речи, да богу встречу. Только что не по лучится по-вашему. — Отчего же это так? —- Засудят нас, закатают в тюрьму, вот увидите. — Да ну тебя. Чего ты каркаешь сам на свою голову! Ведь улик- то на вас никаких нет. — Это нам кажется, что нету улик, а они подберут. Он, видишь, ка кие коляски подкатывает, следователь-то, политическое дело мне приши вают, в революционеры меня произвел. — Какие могут быть революционеры у казаков? Сроду их не бы вало. — Были. Ты рази не слыхал, как в девятьсот пятом отправили на ших казаков на каторгу? За политику. Вот хоть бы Севастьяна-Лопати на из Манкечурской станицы. Мне про него учитель наш рассказывал, Михей Родионыч. Он, учитель-то, тоже из казаков и тоже потом в тюрь ме сидел. А с Лопатиным этим дружил крепко наш Михей Родионыч. И все нахваливал его — вот, говорит,, человек настоящий! — Кончай, братцы, — спохватился один из конвойных, — народ на станции-то. Там и офицерья могут быть! Конвойные вновь обнажили шашки, окружили двуколку. Целую неделю длилось ненастье, а потом снова наступили ясные, солнечные дни, и все вокруг зазеленело, множеством ярких цветов укра сились елани и сопки. В рост пошла темно-зеленая пшеница, заколоси лась ярица, темные волны заходили по ней от ветра. А в полях уже зве нели косы, виднелись белые рубашки косарей, начинался сенокос. В эти ясные, благодатные дни по Сретенскому тракту гнали боль шую — человек восемьдесят — партию арестантов. Под немолчный, страшный звон кандалов медленно брели они, построенные по четыре в ряд, со всех сторон окруженные конвоем. За партией так же медленно тащился обоз в четыре крестьянские телеги — со скарбом арестантов и провизией. На этих же телегах везли больных, выбившихся из сил. Уже много казачьих станиц миновала партия кандальников. Мимо них вереницей тянулись поля, цветущие елани, покосы, тенистые, дыша щие прохладой рощи и огромная — от горизонта к горизонту — тайга. Густая, дремучая, призывно манящая к себе невольников тайга. Когда партии приходилось переваливать через хребты, тайга вплотную подсту пала к тракту и на многие версты сопровождала их по обе стороны доро ги, словно настойчиво предлагала свои услуги. Вот она, матушка, рукой подать, каких-нибудь два-три шага в сто рону — и прощай, неволя. Тайга гостеприимна ко всем, она радушно примет к себе беглеца и надежно укроет его от вражеских глаз. Только никто из арестантов не рискнет сделать этих двух шагов, хорошо зная, что они будут последними в его жизни. Ведь охраняют партию солдаты не просто какой-нибудь строевой части, а специальной, конвойной команды. Вот они, в пропотевших и запыленных гимнастерках с черны ми погонами, жиденькой цепочкой окружив партию, шагают рядом. Уг рюмые, утомленные длительными переходами и от этого еще более злые, они, если потребуется, не задумываясь, пустят в дело штыки и пули. Всякий раз по выходе утром с этапа, начальник конвоя, усатый зве рюга-фельдфебель, предупреждает партию, что «шаг арестанта в сторо ну считается побегом, и конвой в таком случае применит оружие». И они применят, в этом все уверены. Из общей серой массы арестантов, одетых в одинаковые холстинко вые рубахи и портки, выделяются двое, шагающие в четвертом ряду.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2