Сибирские огни, 1959, № 5
Следующим в вахмистерку зашел Феофан Ерзиков, добродушного вида синеглазый старовер. Несмотря на молодость, у него над верхней губой уже пробивались усики, а румяное, пышащее здоровьем, лицо об рамлял золотистый пушок бородки. Чугуевский, ответив на приветствие Ерзикова, удивленно поднял на него брови: — Ого-о, какой ты важнецкий, с виду-то. Ерзиков смущенно переступил с ноги на ногу. Сидящие у стола и на скамьях казаки покатывались со смеху, глядя, как краснеет он, морщится и отворачивается от табачного дыма. — Д а не пыхай ты на меня этим дымом вонючим, — жалобно уп рашивал он курившего трубку казачину, который нарочно пускал дым в его сторону, — и так накурили, ажно дыхнуть нечем. — Ха-ха-ха. — Тебя, дед, может, по ошибке взяли? — Послал бы заместо себя сына. —• Ты, наверно, Донинской станицы? — Ага. — То-то, видать тебя по физогномии. — Ты, значит, ложки получать пришел? — Так точно, господин урядник! — при этом Ерзиков с завистью по смотрел на ложку, что лежала на столе, подумал про себя: «Вот бы эту заполучить, красота-а-а, в случае, придется из артельного котла ухва тить, так уж е-есть чем». — Что, приглянулась? Э-э-э, ложка, брат, самая сиротская. Сколь ко их тебе дать? — А сколько можно? — Бери хоть десять, нам этого добра не жалко. —- Ну, ежели так, то чего же, штук пять возьму, на всяк случай. В ту же минуту его схватили, поволокли на скамью. Во время этой экзекуции Ерзиков не вырывался, не ругался, а только охал после каж дого удара ложкой. А когда отпустили его, долго гладил себя по вспух шему животу и, ни к кому не обращаясь, жалобно выговаривал: — О-е-е-й, каких шишек понасадили! Д а рази можно так-то? — Можно. Иди, посылай следующего, да не бухти там, а то ишо не так всыпем. Когда очередь дошла до Егора, он на вопрос Чугуевского, сколько желает получить ложек, ответил, приложив руку к папахе: — Одну, господин старший урядник. — Чего так мало берешь? — Я уж одну получил, эта вторая будет, куда же их больше-то? — Что ж, получи одну, раз уж ты такой не жадный. «Получив» свою ложку, Егор не 'стал шуметь, скандалить, только казаку с пламенно рыжим чубом сказал с досадой в голосе: — Бьешь ты, дядя, без всякой жалости, как кувалдой саданул. Все кишки, однако, полопались. Застегивая полушубок, Егор решил было предупредить остальных, рассказать им, какие ложки выдают в вахмистерке, но тут же и переду мал: «Черт с ними, мне попало, пусть и они хлебнут того же самого, а то ишо пожалей их, выручи, а мне же за них и попадет. Ни черта, не по дохнут от ложек». Так все восемнадцать человек получили «ложек», сколько сами по желали. Самым тяжелым из всех занятий для Егора — как, впрочем, и для всех казаков — было конное занятие, требующее от казаков большого
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2