Сибирские огни, 1959, № 5

рапинах. Какую ночь пережил он в этом бушующем мире, на нраю гибели! Я почему-то вспоминаю слова Улукиткана: «У худого человека свое счастье за пазухой». ...Через час мы уже сидим на берегу отступившей в русло реки. Горит кос­ тер, бушует чай в котелке. На душе необыкновенно легко. Глеб пришел в себя, медленно жует лепешки, но все еще дико посматривает по сторонам, надолго сдвигает брови, трет шершавой ладонью посиневший живот. Ни о чем не рас­ сказывает. Видно, страшно оглянуться назад. Солнце опускается к горизонту. Придется ночевать здесь. Василий Николаевич наливает Глебу кружку чаю. — Вот видишь, друг, когда ты один — дела-то какие прискорбные. Ста­ рик не зря приезжал за тобою на остров, надо было послушать! А ты поперек пошел, свой принцип выставил. Вода вон пришла и остров смела, и тебя вместе с принципом. Куда годится отбиваться от коллектива! Гуртом, говорят, и бать­ ка побороть можно... Глеб молчит. Губы у него слиплись, глаза виновато прячутся. Он жмется к огню, не может согреться. А Василию Николаевичу не терпится: Тут тебе не Главный проспект, а тайга, смотри в оба! Ты впервые в тайге? Глеб утвердительно качает головой. Так чего же ерепенишься? От Глухова сбежал и тут уперся, как бык, самому себе вред делаешь. В твои годы присматриваться надо, что к чему, учиться. На-ка, вот еще горячей лепешки съешь, ишь как славно она поджаре­ на. Может, каши еще подложить? Ешь, скорее согреешься. — Мне бы вот еще закурить, — тихо говорит Глеб. Дадим. А скажи-ка, — допытывался Василий Николаевич, — сколько лет ты так вот шатаешься? Долго рассказывать... Мало я прожил, дядя Вася, да много видел. Трактористом был, учился на штукатура, плавал кочегаром на пароходе, везде побывал. — Не понравилось? — Все это не то. — Ну, вот что, брат. Один — погибнешь ни за понюшку табаку. Это ты понял теперь. И в тайгу больше не полезешь, тоже ясно. Значит, хочешь не хо­ чешь — придется приобщаться к работе. Другого пути, Глеб, отсюда нет. Но дармовых едоков нам не надо. У нас — один за всех, все за одного. Тот смотрел на Василия Николаевича удивленными глазами и, вероятно, думал: «Неужели после стольких переживаний меня опять будут заставлять ра­ ботать?» Молодой организм парня быстро набирал утраченные силы. Разгладилось лицо, взгляд прояснился, отступила тревога. Уснул он рано. Завтра поход. До лагеря не меньше как километров семь. Но Глеб босой. Мы долго сидим у кости ра, молча распускаем веревку. Василий Николаевич хочет из нее сплести что-то вроде лаптей, иначе Глебу не дойти, да и там не знаю, во что обувать его будем. В долину Незаметно спускается прохладный вечер. Я встаю — размять онемевшие ноги. За горою достывает закат. Над ним сгущается синева ночного неба. Послушная мечта уносит меня далеко, к родно­ му дому... Вот предо мною далеким видением возникает Кардонинский лес, где в детстве впервые я слушал шум старых чинар, крик диких птиц, брачную песню оленя. Там я полюбил громады заснеженных гор, их недоступность, там слушал чудесную музыку живой природы и, отправляясь в жизнь, унес с собою веч­ ную любовь к ней, страстное желание познать ее. Я ушел далеко от кавказских хребтов и могучих южных лесов, но живу до сих пор их заповедным наказом...