Сибирские огни, 1959, № 5

Сознаюсь, я не ожидал такого ясного и в то же время глубоко жизненного' ответа. — Неужели ее еще беспокоят какие-то дела? — спросил я стариков. — Под старость сон отлетает, а забота живет, — ответил Улукиткан. — О чем же ей заботиться? — О детях. — Но ведь они уже сами старики. — Для матери все равно дети. ...Черная ночь сковала тайгу. Несказанно широко распахнулось звездное небо. Влажно дуло с ключа. Кто-то подсунул в огонь головешку. Снова глубо­ кая, немая тишина. И вдруг из-за поскотины донеслась песня пастушек, тягу­ чая, грустная и долгая, как степная река. Она наплывала неудержимой волной, тревожа печальными звуками уснувшие дебри. Старушка откашлялась, пожевала пустым ртом, поморщилась, как от уши­ ба, и, будто догадываясь о нашем разговоре, продолжала: — Тешка был самый младший, а впереди еще пять, значит, не даром про­ жила, — переводил мне Улукиткан. — Говорю, человек обязательно должен ро­ дить ребенка, научить его жить. Вот и думала: подрастут дети, обзаведутся семьей — и с плеч забота. Не обижаюсь, их доброту всегда чувствует мое брю­ хо. А вот видишь, уже и старость придавила, а сердце все еще болит за них. Все думаю: может, что случилось с ними, опыта у них мало, не делают, что» нужно, сломали сложенную прадедами жизнь, идут без тропы, не знают куда,, говорю — не слушаются. — Пора тебе не беспокоиться о детях, у них уже внуки, у них своя дорога. — Что ты, упаси бог! — и она погрозила кривым пальцем. — Пусть не придет этот день, я хочу умереть матерью! В чуме заплакал больной ребенок. Завздыхали, ворча, разбуженные собаки. — И все же, сколько ей лет, может, ты, Улукиткан, помнишь? — Растеряла она их, как олень прошлогоднюю шерсть. Ни счета, ни зару­ бок не осталось. Давно она старушка, шибко давно. — Прошу, спроси ее еще раз, пусть вспомнит. Она внимательно выслушала Улукиткана. Задумалась, уронив голову на приподнятые колени. — К Становому пойдешь — увидишь гарь у речки Луча. Давно большой огонь по тайге ходил, все пожрал. Сколько мне лет было — не знаю, однако при моей жизни к той поре пять раз подыхали и нарождались новые олени. А случился пожар две зимы раньше, как мать Осикты медведь в чуме задрал. Спро­ си его, когда это было, потом скажешь, сколько лет бабка топчет землю. Пытаюсь разобраться в задаче. Однако решить ее могут только сами эвен­ ки. С этого я и начинаю. — Сколько лет живет олень? — спросил я стариков. — Однако десять. — Значит, старушке тогда было лет пятьдесят. А когда был пожар, или когда погибла твоя мать, Осикта? Тот повел плечами. — Давно. Не помню, память стала, как решето, ничего не держит. Но по­ дожди... когда мать померла, тот год я сына таскал к попу якуту крестить. Тог­ да самая большая цена на белку была. Ты, Улукиткан, наверное, помнишь? Почему тогда много давали за пушнину? — Хороший год был, как не помню, в турсуках белка не залеживалась. Все помню, только забыл, почему большой цена на белку была. — Ну а когда все же это было? — Думать будем, как тебе объяснить. Летоисчисление у эвенков было свое, не похожее на наше, связанное с ка­ кими-то памятными событиями, происшествиями в природе и в личной жизни