Сибирские огни, 1959, № 5

— Спирт...— повторила она хрипло, и ее лицо перекосила чужая, ненуж­ ная улыбка. Широко открывая беззубый рот, она жадко глотнула из кружки, раз, дру­ гой, но вдруг поперхнулась, затряслась в кашле и, не удержавшись на слабых ногах, повалилась на землю. Я усадил ее рядом с собою. — Мать Тешки. Давно она старушка, — сказал Улукиткан сочувственно. Трофим подал ей кусочек мяса. Она пальцами растеребила его мелко-мел­ ко и, бросив за губы, долго шевелила ртом и подбородком. Все выпили, зарумянилась кожа на скулах стариков, оживились глаза, и в наступившей тишине слышно было, как работали челюсти. Я не сводил глаз со старухи. Какая древность! Всеразрушающая рука вре­ мени до ужаса разрисовала ее лицо. Оно как бы одеревенело, все испещрено морщинами. На голове копна нерасчесанных волос, жестких, столетних. Глаза слезятся. На костлявой груди висит металлический крестик. Старушка напоми­ нает скелет, обтянутый слежавшейся кожей. — Сколько бабушке лет? — спросил я Улукиткана. Он перевел ей мой вопрос. Она медленно, будто опасаясь, чтобы не скрип­ нула ее худая шея, повернулась ко мне. Ближе ее лицо показалось еще более ужасным. В нем уже не отражались ни горести, ни радости жизни. А ее голос зарождался где-то глубоко внутри и оттуда, словно по ржавой трубе, вылетал прерывисто вместе с кашлем и хрипом. — Жизнь не годами меряют, а делами, — переводил Улукиткан. — Иной человек не может добыть и одной белки, не умеет ножом разделать тушку зве­ ря, не угадывает погоду, он даже не родил ребенка, а годы имеет большие. Что скажет тебе его седая голова? Вот я и толмачу: годы ни при чем. Ты лучше спроси, что сделала я, что в думах осталось у меня от жизни, горе мое послу­ шай... И вдруг затяжной кашель оборвал ее голос.