Сибирские огни, 1959, № 5
На кустах ветерок треплет дотлевающую одежду. Со стариками Осиктой и Тешкой здесь живут две семьи ирроканских кол хозников. Ко мне подходит женщина, высокая, стройная, с суровым взглядом. Лицо бронзовое. Она держит себя свободно. В быту эвенков женщина всегда пользовалась большим влиянием и самостоятельностью. З а это она платила непомерно тяжелым трудом и преждевременно старилась. Она вела очень слож ное хозяйство кочевника. Пасла оленей, выделывала кожи, шила одежду и обувь, кочевала и, ко всему этому, должна была заботиться о продолжении ро да. Мужчины же знали только промысел. В натуре эвенкийки и теперь сохра нилась независимость. Подошедшую женщину окружает детвора. Все они прячутся за ее непо мерно широкой юбкой, показывая мне немытые, дочерна загорелые лица со страшно любопытными глазами. Среди них и те двое, что встретились нам в лесу, но и они все еще дичатся. Я достаю из потки коробку леденцов, хочу угос тить малышей. Упрямятся, не берут. Не могу уговорить, неужели они никогда не пробовали сладости? Решаюсь доказать им, что это очень вкусно: беру ле денец, кладу его себе в рот, громко жую, нарочито аппетитно причмокиваю гу бами. Чувствую, за каждым моим движением придирчиво следят пять пар уз ких, но очень наблюдательных глаз. Вижу, как соблазн отражается на ребячьих лицах. Ну, думаю, теперь не вытерпят. Протягиваю коробку.. Опять не берут! Мне ничего не остается, как передать коробку женщине. И тут вдруг про изошло неожиданное: детвора налетела на женщину и выбила из ее рук короб ку. По притоптанной земле рассыпались леденцы. Началась дележка. Тут уж не зевай, хватай что попало, не щади себя и других. И я поверил, что дети хо рошо знают вкус конфет, — иначе не было бы этой жаркой схватки. Давно смерклось. Ночь окутывала чумы теплой летней мутью. На пу стынном небе вспыхнули тусклые огоньки звезд. Пала роса. Где-то далеко-дале ко, за поскотиной, гуляет малиновый звон колокольчика. Две женщины, захва тив ружья, уходят туда пасти стадо. Уснули довольные дети. Огненный язык костра брызжет искрами в черное небо. Мы сидим полукругом, ждем ужина. Из котла несет жирным парным мясом. Беседу ведут старики. Им есть о чем поговорить. Закурились трубки, развязались языки, заструился сизый дымок и Потянулся вверх. Воскресло в отрывках далекое прошлое. Вспомнились нестер тые временем унижения. Не забылась Учурская ярмарка, медные иконки, зер кальца, и жалко стало старикам полношерстных соболей, тугие связки белок, Уплаченные купцам. Воспоминания стариков уносят и нас в навеки ушедшее прошлое этой, еще lie отогретой человеком, земли. А берестяные чумы, скелеты обугленных дымо куров, блуждающие тени оленей и плоские лица эвенков как бы сближают нас с тем далеким временем, понятными становятся их обиды... :: — Мясо готово, можно ужинать, — говорит Василий Николаевич, снимая с огня котел. Все зашевелились, стали усаживаться поудобнее. Голод давно отточил зубы. 1 Пока Василий Николаевич выкладывал пахучее оленье мясо в берестяной чуман, Трофим разлил по кружкам спирт. Старики многозначительно перегля нулись. Спирт для них и теперь остается магической приманкой. — За ваше здоровье, старики, за гостеприимство, за долгие годы жизни! — сказал я, поднимая «бокал». — Спирт пьешь? — послышался вдруг сзади тягучий грудной голос. Рядом стояла древняя старуха. Я даже вздрогнул, до того она была страшная. А старуха перегнулась через костыль и, протянув костлявую руку, взяла у меня кружку негнущимися, узловатыми пальцами. Она долго заглядывала внутрь ее, щуря померкшие глаза.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2