Сибирские огни, 1959, № 4

бе с Шакалом судиться? З а него все власти горой встанут, а за тебя кто? Настя? Так ее, мил человек, и спрашивать-то не будут, потому што курица не птица, баба не человек. А уж тебя-то так причешут на суде, што ты и внукам закажешь, как чужих невест отбирать! Не зря говорит­ ся, с сильным не борись, с богатым не судись! В ответ Егор лишь тяжко вздохнул и потупил голову. А Ермоха, ог­ лянувшись на лошадей, шутливо, но ласково, сказал: — Ты и про коней-то позабыл, жених! Иди-ка, лучше подгони их, а то во-он они растянулись чуть не на версту. После разговора с Ермохой Егор весь остаток дня ходил угрюмый, а вечером, едва стемнело, поспешил к омету. Вскоре туда пришла и Н а ­ стя. За это время она познакомилась с дочерью соседа Пантелеевых, си­ неглазой, приветливой девушкой Аней, часто стала ходить к ней и пове­ дала новой подруге свою тайну. Аня также частенько бывала у Пантеле­ евых и приглашала Настю к себе в присутствии хозяев дома. Поэтому, уходя на свидание к Егору, Настя сначала шла к Ане, от нее обе де­ вушки уходили будто бы еще к какой-то подруге, и только после этого Настя, через проулок, по задам , пробиралась к омету... Егор, встретив ее, помог перебраться ей через изгородь, молча про­ шел с нею к омету и, усадив на солому, сел рядом, обняв за плечи. — Ты что это сегодня какой-то вроде печальный? Заболел, что ли? — с тревогой спросила Настя, заглядывая ему в глаза. — Эх, Настюша, кабы только заболел, так стал бы я так печалить­ ся? А тут оно хуже во сто раз всякой болезни. Тут оно... вот какое горе- злосчастье... Чем дальше, тем глуше говорил он, с трудом выжимая слова, а под конец произнес хрипловатым, прерывистым шепотом: — Вот оно что... как не было мне с малых лет... счастья... так, кхм... должно быть... — и не закончил, чувствуя, как к горлу его подкатился комок. Тихо заплака­ ла Настя. Так и сидели они, придавленные горем, еще вчера полные са­ мых радостных надежд. А ночь над ними сгущала темноту, давила морозом. Из-под навис­ шего края соломы виднелось темно-синее небо, густо усыпанное мерцаю­ щими звездами. Слабый холодный ветерок доносил до их слуха приглу­ шенный уличный шум, где вместе смешались скрип шагов, людской го­ вор, шум и грохот работающей конной мельницы. Из всего этого, сли­ того воедино хаоса звуков, выделялся одинокий девичий голос, звонко и отчетливо выводивший слова старинной песни: Все пташки, ка-а-анарейки так жалобно поют. А нам с тобо-ой, друг милый, разлу-у-ку придают, — пела девушка, как видно, припозднившаяся на какой-то работе. — Про нас поют, Гоша, слышишь? — со стоном выдохнула Настя. — Про нас... Что же мы теперь делать-то будем? Егор, как мог, утешал ее, целовал похолодевшее на морозе лицо, чувствуя на губах соленый привкус слез. Целовал все чаще, все горячее. Согретая его ласками, Настя успокоилась, притихла. Егор обнял ее, при­ жался к ней еще теснее. Они зыбыли про все... — Вот и поженились мы с тобой, Настюша... — заговорил Егор. Настя не ответила, уткнулась лицом в колючее, душистое сено. — Уйди, Егор, уйди! Прошу тебя, — чуть слышно проговорила она. — Что ты, милая, что ты? — Уйди... Уйди! — повторяла она. — Ох, Егор, что мы наделали? Стыд-то какой! — и плечи ее содрогнулись от рыданий. — Слушай, Настюшка. Конь у меня теперь есть, завтра же примусь