Сибирские огни, 1959, № 4

ющая красота поблекла. Как сквозь сон видел он отъезжающий таран ­ тас, широкую спину атамана, соломенную шляпу своего будущего хо­ зяина. Молча отделился он от толпы и медленно побрел вниз берегом Ингоды. О том, что атаманы имеют право отдавать несостоятельных казаков, без их согласия в батраки за обмундировку, Егор знал и раньше, но как- то не придавал этому большого значения. Но вот сегодня ему пришлось испытать это на себе! З а дальним пригорком Егор опустился на землю, лег ничком, ут­ кнувшись головой под куст боярышника и горестно задумался. Он не слышал, как подошел и сел с ним рядом Голобоков, только когда Алешка тронул его за плечо, очнулся, поднял голову. — Брось, Егорша, не расстраивайся, — успокаивал Алексей друга. — не ты первый, не ты и последний. Что ж поделаешь, раз так уж оно повелось спокон веков. — Тебе-то хорошо... рассуждать. — Чего же хорошего-то? Тоже скажешь. Сам знаешь, что и мне не лучше твоего, тоже надо закабаляться к кому-то до самой службы. — Так ты хоть подряжаться-то сам пойдешь, а меня он, сволочь, мало того, что острамил при всем народе, да еще и запродал, как ско­ тину какую бессловесную. Егор замолк и затосковавшими глазами смотрел на Ингоду. Молчал* и Алексей. А вокруг все цвело, радуясь весне, где-то совсем близко в траве стрекотал кузнечик, сверху от игрища до слуха друзей доносились звуки песен, залихватские трели гармошки. — Вот она, жизнь наша каторжная, — с глубоким вздохом прого­ ворил Егор после долгого молчания. — В депо-то и робить легче, чем в работниках, и скорее бы на мундировку заработал , так вот, поди ж ты, не дают... Э-эх!.. Так вот оно и идет. Все детство, а теперь и молодость пройдет по чужим людям да в услужении. Д а будь оно трижды прокля­ то, и казачество это самое, черт ему рад. — Что ты, Егор! — Алексей удивленно, с укоризной посмотрел на него. — Ерунду какую мелешь! Что ж , по-твоему, хресьянином лучше быть? — Конечно, лучше! Будь бы я мужичьего звания, меня бы и на службу, может, не взяли, а ежели бы и взяли, так на всем готовеньком.. Никакой заботы о мундировке этой не было бы... — Нет, Егор, что ни говори, а уж одно слово «казак» чего стоит! А как едет он по улице при всей форме, так на его смотреть-то радостно. Не-е-ет, брат, я хоть пять лет проработаю за мундировку, а все-таки слу­ жить пойду казаком, а не какой-то пехтурой разнесчастной. А потом к а ­ закам и земли больше дают и... и вопче. — Земли в наших местах и у мужиков хватает, а у меня вон ее чис­ лился полно, а толк-то от нее какой? Кто-то пользуется моей землей, а я наравне с мужиками, которые бедняки, ворочаю на чужого дядю. Танцы на берегу закончились, молодежь с песнями повалила домой, а друзья, поспорив еще о казачестве, снова замолчали и долго сидели, словно пришибленные неожиданной грозой. Оба проголодались, но Егор* боялся идти домой, зная, как огорчится мать, узнав о случившемся, и все придумывал, что бы ей сказать такое, чтобы скрасить печальную весть. Домой они двинулись, когда солнце склонилось низко над сопками, тени от них все удлинялись, с луга в село гнали стадо коров. Вечерним холодком потянуло с реки, а в заболоченном логу, ниже села, дружно* заквакали лягушки. — Ты, Егорша, все-таки шибко-то ' не унывай, — как мог, утешал приятеля Алексей по дороге к дому. — Оно, конечно, обидно, но что ж: