Сибирские огни, 1959, № 4
порядок требовает... Так, значит, будет послезавтра парад. Сбор у школы с утра. Там соберутся старые казаки и молодые, седьмого и восьмого го да срока службы. Явиться пеше, в шинелях, папахах и при шашках, понятно? В ответ раздался нестройный гул: — Понятно! — А чего же там? — Поняли! — Все явственно. — Больше половины! А кто-то в задних рядах, озорства ради, добавил: — Держись, Ермиловна! Дремин, гневно посмотрев в сторону озорника, проговорил сквозь зубы: — Сегодня по случаю пурги расходиться можно без строю, — и, чуть повысив голос, закончил: — Р-расходись! По дороге домой Егор Ушаков думал об отце. Отца он запомнил, когда тот вместе с другими казаками уходил на войну... ...День был не по-летнему хмурый, ненастный, и хотя моросил мел кий дождик, провожать казаков вышло поголовно все село. В окружении родных казаки, в большинстве — пьяные, шли спешив шись. Коней, оседланных, завьюченных по-походному, вели в поводу. Песни, громкий говор, выкрики мужчин, плач женщин и детей — все слилось в сплошной, немолкнущий гул. В числе других шагал и отец Егора, Матвей Ушаков. Слегка пошаты ваясь от выпитой водки, он левой рукой прижимал к себе шагающего рядом Егорку, правой обнимал жену, тогда еще очень красивую. — А ты, Дуся, не плачь, все обойдется по-хорошему, — говорил он. — Д а будет со мной отцово-материно благословение. Ничего, Дуся, бог даст, возвернемся и заживем лучше прежнего. За меня, Дуся, не беспо койся, я ведь... то'во... фартовый. Мать Егора, ведя за руку его младшего брата Мишку, не ж ало в а лась на судьбу, плакала молча. — А ты заметила, Дуся, — продолжал отец, — только мы со двора, и петух пропел. Это как? Примета, Дуся, хорошая примета... Значит, вернусь живой-здоровый. Д алеко за околицей команда «по коням!» прервала прощание. — Справа по три за мной, — атаман выехал вперед, махнул рукой, — ма-арш! Казаки, равняясь на ходу, двинулись за ним. Сильнее заголосили, запричитали бабы. Следом за казаками потянулись подводы: многие про вожали служивых до станции, а тех, что напились до бесчувствия, везли на телегах. Целуя отца в последний раз, Егор плакал навзрыд, сквозь слезы ви дел, как отец долго не попадал ногой в стремя и тяжело — не по-ка зачьи, — садился на коня. Приотстав от колонны, отец, сдерживая загорячившегося коня, по вернул его поперек дороги, сняв фуражку, помахал ею на прощание, и Егор заметил, как по лицу его катились, висли на усах крупные слезы... Таким и запомнился Егору отец... И еще помнил Егор, с каким нетерпением они с матерью ожидали конца войны, возвращения домой кормильца. Но не сбылись их мечты. Не помогли Матвею Ушакову ни пришитая к гайтану у креста ладанка с наговором «от меткой пули да от вострой сабли», ни горячие молитвы жены, ни Петух, что пел ему на дорогу. В сражении под Джалайнором сложил свою голову лихой казак , и хоть вы
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2