Сибирские огни, 1959, № 4

красоте, но и в специфической женской трагедии, безобразии, старости, мате­ ринской скорби. И умирает женщина иначе, с каким бы мужеством она ни уходила в небытие. В ходячем и пошлом представлении женственна только одна женская «особь», существо с тоненьким от ста­ рости голоском. С гримасками дитяти, пассивное в старости, в страдании, не­ истовое в злости, но неспособное к свя­ щенной, сжигающей всю человеческую душу злобе и очень трогательное в жертве. Как мальчик кудрявый резва , Нарядна , к ак бабочка летом, Пустого зн аченья слова В устах ее полны приветом. Бесспорно женственно такое сущест­ во и чаще привлекательно, чем непри­ ятно. И все же она носительница жен­ ственности Беатриче и Прекрасной Дамы. В ней пошлость не досадна и грех — грех птичий, бездумный, не страшный грех, он без преступленья. Ей свойственна расчетливая добродетель и несложное бесскорбное безответственное материнство. Есть женственность другая, глубокая. Она в сложном сочетании кротости и твердости, величия и низости, сцособно- сти на горные взлеты и беззаветное, ужасное падение. Она сильна телесной и духовной своей властью. В человече­ ской нашей жизни о такой жене рус­ ский народ говорит: захочет — приба­ вит веку, захочет — убавит. Такие ма­ тери способны послать на смертный по- д е н г своих детей. Они способны также за этих детей жить в страшнейшем уни­ жении, в пожизненной каторге всяче­ ских мук. Отдельные отсветы такой жен­ ственности непременны в любой жен­ ской жизни. Не живет без такого от­ света, хотя бы на мгновенье и та, что «как мальчик кудрявый резва»... Если у актрисы в свойствах ее та­ ланта таится инстинкт такой женствен­ ности, актриса создает в театральном искусстве неувядаемые женские образы и долголетнюю память о себе самой. Именно эта женственность ставила кривобокую, сутулую; весьма некраси­ вую Стрепетову выше впечатления смешного, когда на сцене прославляла красоту изображаемых ею героинь, за­ ставляла видеть в ней подлинное очаро­ вание красавицы. Из-за наличия этой же черты в та­ ланте М. Г. Савиной казался чарующим носовой ее голос. Подлинно женствен­ ное вносит в свои высоко талантливые изображения старух Корчагина-Алек­ сандровская. Женственность не только «вне возраста», но и вне добра и зла. Она дает внутреннюю правду в изобра­ жении актрисы на сцене как положи­ тельного, так и отрицательного женско­ го персонажа. Есть в пьесе Алексея Константинови­ ча Толстого «Царь Федор Иоаннович» пленительно жественный образ царицы Ирины. 30 лет была под запретом тра­ гедия «Царь Федор Иоаннович», запрет снял с нее Художественный театр. Он первый нашел такое внешнее физиче­ ское, так сказать, строение спектакля, что зритель видел воочию изображае­ мую театром эпоху, ее семейный быт и политический уклад. Трагедия была представлена в конгениальной художе­ ственному произведению раме. Царицу Ирину играла молодая актриса — Ольга Леонардовна Книппер. Неопытная Книппер нашла уменье внутри себя, в природном женском сво­ ем таланте. Об ее дебюте смело можно сказать, что в роли толстовской царицы она сама царственной походкой вошла в историю славы Московского Художе­ ственного театра. Ирина Годунова — нелегкая женская роль. В ней много немых, сцен. Немая сцена — одна из самых больших труд­ ностей театрального искусства. Когда Книппер говорила, чаровал ее прекрас­ ный грудной мягкий голос, как бы спе­ циально созданный для этой роли. Ав­ тор в своем «Проекте постановки на сцене трагедии «Царь Федор Иоанно­ вич» пишет о царице: «Во всей наруж­ ности Ирины разлитое скромное досто­ инство. Взгляд ее умен, улыбка добра и приветлива; каждое ее движение плавно, голос ее тих, благозвучен, ско­ рее контральто, чем сопрано». И даль­ ше — «от нее, по выражению Шуйско­ го, веет тихим летом». И вот в своих немых сценах Книппер с мастерством большого художника передавала именно это веяние тихого лета. Ирина' женщина своей эпохи. Она считала невозможным для себя прямое вмешательство в государственные дела, но большая скованная воля сказыва­ лась в молчании кроткой царицы. Ког- да Книппер чуть-чуть сдвигала свои густые черные брови над узкими умны-. ми глазами при взгляде на Бориса, чу­ десно светел становился этот затаенный взор, когда обращен был к любимому супругу. Во взоре было все: и горест­ ная нежность, и всепрощающая мате­ ринская ласка, присущая любви ее к беспомощному в управлении и безволь­ ному и жалкому царю, но человеку на­ веки дорогому для нее. Благородная сдержанность мимиче­ ской игры у Книппер пленяла особенно сильно потому, что во всем существе актрисы зритель постоянно чувствовал ее большой сценический темперамент. Уменье сковать его в ясном спокойст­ вии, в покорном молчании передавало зрителю всю внутреннюю сущность Ирины Годуновой, скованную в угоду понятию о женском долге в ту эпоху. Эта роль явилась началом блестящей театральной судьбы артистки. Я не специалист, не критик, не моно­ графию пишу об артистке Книппер-Че- ховой. Из далекого прошлого я просто