Сибирские огни, 1959, № 4
лет тридцати по неотложному, как он выразился, делу. Сестра в это время разговаривала по телефону на соседней даче. Я попроси ла его пройти в столовую и обождать. Он сел и каким-то приценивающим взглядом осмотрел комнату. — Что, т. Сейфуллина, наверное, многосемейная? — Почему вас это интересует? — • удивилась я. — Да... обстановочка-то того — очень скромная для известного писа теля... Я не успела ответить, как в комнату вошла Лида. — Пришел к вам, тов. Сейфулли на, — начал мужчина, — с твердой уве ренностью и надеждой, что вы не отка жете начинающему собрату по перу про читать мою рукопись. Примерно недели через две с этим автором произошел такой разговор: — Ну как, Лидия Николаевна? Чем меня порадуете? Подойдет? Я уже знала, что этот роман испор тил много крови сестре, и с интересом прислушалась к разговору. Лидия Николаевна сухо сказала: «Радовать совсем не собираюсь. В та ком хаотическом состоянии ваша ру копись никуда не пойдет». — Да? А почему? — Потому, что ваш роман написан убийственно неграмотным языком... Тут половину рукописи выбросить нужно... — Товарищ Сейфуллина! Как выбро сить! А где же ваша помощь? Я же про сил вас подправить литературно какие- нибудь выражения, слегка переделать, от себя прибавить. Где же тут товари щеская помощь начинающему писателю? Сколько же тут после такой правки пе чатных листов останется? — Каких листов, — накаляясь, воз мущенно спросила Лидия Николаев на. — При чем тут печатные листы? — А как же, очень даже при чем! За что вы меня заработка лишаете? — Ну, знаете, при таком отношении к литературному труду я не только от казываюсь с вами работать, но и раз говаривать. Возьмите вашу рукойись. Очень жаль, что на такого коммерсанта я потратила столько времени. У нее от возмущения дрожали губы. — А мне, товарищ Сейфуллина, то же не мед такие упреки от вас выслу шивать. А уж если напрямки, то я и не к вам, а к тов. Н. свой труд нес. — Почему же передумали, не доне сли? — И не передумал, а только пес у него злющий, дальше калитки никак не пробрался. Пришлось назад к автобусу идти. А тут студент один попался, на хвалил вас, как любительницу молоде жи, вот я ему поверил и вернулся. Гнев у Лидии Николаевны вдруг про пал, и она, рассмеявшись, сказала: «Что я «любительница» молодежи, это правда. Но только не такой. У нас с вами разный язык и разная любовь. А за тов. Н... я очень рада, что дальше калитки вам не удалось пройти». Талантливую молодежь сестра дейст вительно любила, она всячески стреми лась помочь им встать на путь, который они выбрали для себя в жизни. Вспоминается и другой случай, когда Лидия Николаевна своей нарочитой резкостью пыталась заставить одного юношу пересмотреть свое поведение. Был он студент 2-го курса юридиче ского факультета. Начал учиться с увлечением, преуспевал и вдруг что-то вошло в его жизнь — захандрил, пере стал ходить на лекции, поссорился о матерью, приютился где-то у тетки... Начал писать стихи. Кому читал, те хвалили: с настроением. К Лидии Николаевне привел его один начинающий журналист, отрекомендо вал чуть ли не вторым Есениным. Внешность его, прямо сказать, была сделана: небрежно свисающий локон, который ложится на место после энер-- гичного потряхивания головой, черная бархатная куртка с нелепым бантом, пе чальные черные глаза, ломаные движе ния. . Стихи его были, пожалуй, не без искры, но все перепевы под Гумилева и под Марину Цветаеву, реже под Есени на: сплошной мрак, неверие в силы по коления, потерянные пути... Лидия Николаевна слушала его вни мательно, присматривалась к нему, как будто ждала от него хоть одной здоровой ноты. Раза два разговаривали с ним подолгу. Но одни и те же уны лые мотивы все же вывели ее, наконец, из терпения. Однажды, когда он кончил читать свое новое стихотворение, сестра встала и заявила: «А теперь я буду читать». И, копируя его унывную напевность, она прочла: Позади у нас — леса , впереди — болото. Господи! Помилуй нас! Жить нам — неохота ... Может, было б веселей , кабы вдоволь пищи... Ну, а так — живи скорей , да и — на кладбище!* Это было так для всех неожиданно, что мы, сидевшие у нее в комнате, громко расхохотались. Но Лида гневно на нас взглянула и бросила: «Прекра тите смеяться, совершенно неуместно». Она подошла к опешившему юноше: — Вот что, Алеша, вы этот вой бросьте! Лет вам, наверное, чуть за два дцать, жизнью самостоятельной вы еще не жили, разочаровываться вам нечем, так как вы еще толком никем и ничем не' очаровывались, а вот напустили, не известно зачем, на себя эту тягомотину. И главное, что обидно! У вас есть та лант. Но нельзя жить с перепевами за- * М. Горький. «Городок Окуров».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2