Сибирские огни, 1959, № 4

дов как в целом во всей эпопее, так и в изображении Тараса и родственных ему образов (при этом речь идет не об отдельных «элементах» романтизма, как бы вкрапленных в реалистическое изображение, а о неразрывном, принци­ пиально равноправном и одинаково правдивом в самом своем единстве реа­ листического и романтического методов). То, что проявлялось в «Мертвых ду­ шах», произведении на современную тему, не менее рельефно . проявилось у Гоголя и при обращении его к исто- . рической тематике. У этих двух, каза­ лось бы таких разных по тематике, по жанру, по сюжетам и образам, произве­ дений очень много общего с точки зре­ ния использования творческих методов реализма и романтизма. Если выше го­ ворилось, что в «Мертвых душах» реа­ листическое «территориально» все же разделено с романтическим, то в «Тара­ се Бульбе» почти нет этого разделения, в самой общей картине, в самих обра­ зах запорожцев и их вожаков реалисти­ ческое и романтическое сплелось орга­ нически. И там и здесь синтез творче­ ских методов, и там и здесь один прин­ цип их равноправного использования, но само синтезирование имеет те внешние отличия, которые не обедняют, а также способствуют обогащению словесно- художественной палитры писателя. Где же те могучие источники, кото­ рые питали талант Гоголя и позволяли ему с таким проникновением, с таким размахом рисовать современную жизнь российскую, героическую борьбу рус­ ского и украинского народов в прошлом, во времена Запорожской Сечи? ...Такими источниками следует, пре­ жде всего, назвать современную Гоголю действительность с ее самодержавно­ крепостническими порядками и с теми проявлениями народных сил, ума и та­ ланта, которые позволили Гоголю за­ явить о великом будущем России. Нельзя отрицать и роли литератур­ ных традиций, литературных влияний. О роли Пушкина в творческом форми­ ровании Гоголя говорилось и писалось много, вопрос этот хорошо в науке раз­ работан и освещен. Для Гоголя Пушкин был идеалом русского народного поэта, выше которого Гоголь не представлял себе никого другого. «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление духа, — писал Гоголь, — это русский человек в его развитии, в каком он, мо­ жет быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отрази­ лись в такой же чистоте, в такой очи­ щенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла». И в таком тоне написана вся статья о Пушкине. Готоль раскрывает редкост­ ную широту натуры поэта, исполинский размах его творчества со всевозможны­ ми оттенками реализма и романтики в естественном, жизненном их слиянии. Среди могучих источников, породив-' ших все сильные стороны творчества Гоголя, конечно, одно из первых мест принадлежит устному народному творче­ ству. Уже в построении отдельных мест «Мертвых душ», в самой образной си­ стеме «Тараса Бульбы», в легендарных и песенных материалах «Вечеров на хуторе близ Диканьки» проявляются знакомые веяния народной поэзии и ее отшлифованного веками языка. Горячая любовь писателя к устному творчеству и к языку народа никогда не угасала, и лишь идейно-творческий кризис, заро­ ждавшийся уже в начале 40-х годов, привел писателя к реакционно-славяно­ фильским взглядам на народ. В своих зрелых романтико-реалисти­ ческих произведениях Гоголь использо­ вал самые различные жанры русского и украинского народно-поэтического твор­ чества. Уже в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» писатель со свойственным ему народным юмором, с этакой просто­ ватой хитрецой противопоставил свои демократические позиции и свой народ­ ный стиль напыщенной, барской салон­ ной литературе. Рассказчик Панько Рудый просто­ душно сетует: «...нашему брату, хуторя­ нину, высунуть нос из своего захо­ лустья в большой свет — батюшки мои! — Это все равно, как, случается, иногда зайдешь в покои великого пана: все обступят тебя и пойдут дурачить... и начнут со всех сторон притопывать но­ гами: «Куда, куда, зачем? пошел, му­ жик, пошел!». Во втором предисловии пасечник-рас­ сказчик вновь заявил: «Я вам скажу, любезные читатели, что хуже нет ни­ чего на свете, как эта знать... Нет, не люблю я этой знати». Такую позицию рассказчика писатель подтвердил и всей тематикой, и всем строем речи «Вече­ ров». Так же зло высмеял он другого рассказчика — любителя «затейливой», вычурной речи. Этому незадачливому повествователю напомнили одну поучи­ тельную историю: «...один школьник, учившийся у какого-то дьяка грамоте, приехал к отцу и стал таким латынщи- ком, что позабыл даже наш язык право­ славный. Все слова сворачивает на ус. Лопата у него — лопатус, баба — ба- бус... Латынщик увидел грабли и спра­ шивает отца: «Как это, батьку, по-ваше­ му называется?». Да и наступил, рази­ нувши рот, ногою на зубцы. Тот не ус­ пел собраться с ответом, как ручка, раз­ махнувшись, поднялась и — хвать его по лбу. «Проклятые грабли! — закричал школьник, ухватясь рукою за лоб и под­ скочивши на аршин. — Как же они, черт бы спихнул с моста отца их, больно бьются!». Так вот как! Припомнил и имя, голубчик!». Такая присказка не по душе пришлась затейливому рассказ­ чику.