Сибирские огни, 1959, № 4
от скал вниз по мягкой снежной белизне. Бойка и Кучум заметались в поисках спуска. — Это еще что за баловство! — слышится строгий окрик Василия Никола евича, и собаки, вдруг поджав хвосты, присмирели и неохотно возвращаются к нагретым местам. — Кого это они? — Белку. Часто они тут переходят хребет... Ой, как же я напугалась, дя дя Вася! — говорит Нина, поднимаясь и стряхивая с полушубка снег. Степа босиком перебежал по снегу в палатку к Василию Николаевичу, и пока тот одевался, успел-таки рассказать ему небольшой отрывок из своей жиз ни. Тут уж действительно не зевай, пользуйся случаем, иначе никогда не насту пит твой черед высказаться. Степа, вероятно, удивляется: у кого есть что рас сказать, того почему-то не слушают. Обидно!.. Наконец-то астрономы закончили работу и занялись вычислениями. Нам с Василием Николаевичем можно бы и покинуть голец, но я решил дождаться ре зультатов вычислений. А из-за ближайшей вершины выплеснулась шафрановая зорька и золотистым глянцем разлилась по откосам гор. Вот я утро! Свежо, как в апреле. Воздух прозрачен, и на душе легко-легко! Вот оно — солнце. Сколько света, блеска, торжества!.. Но что сталось с цветами, боже мой! Вот только что пробились из-под снега бледно-розовые лю тики. единственные на всей вершине. На смерзшихся лепестках, обращенных к солнцу, копятся прозрачные крупинки слез. Кажется, цветы плачут, а лучи не бесного светила утешают их. Какая удивительная картина — цветы в снегу! Но почему-то веришь, что они будут жить и будут украшать мрачную вершину гольца. Кто это поднимается к нам по склону? Так я есть: Гаврюшка! Солнце раст ревожило даже такого ленивца. Он шагает медленно, важно, опираясь на посох. Даже не оглянется, чтобы проверить, идет ли следом жена. Уверен, что иначе не может быть. И действительно, та еле плетется за мужем, горбя спину под котомкой. — Долго ж ты шел, Гаврюшка, ждали еще позавчера, никак, заблудил ся? — встречает их искренне обрадованный Степа. — Паря, спину сломал, скоро ходить не могу. — Часто же ты ее ломаешь, поди и живого места не осталось. Где ноче вали? — У каюров. Они медведишко убили, свежего мяса вам принес. — сказал Гаврюшка, показывая посохом на котомку, что висела за плечами у жены. Степа помог снять ее, а гостей пригласил к себе в палатку. Угощал таба ком, чаем и, пользуясь их терпением, без конца что-то рассказывал. Тут-то уж он отвел душу. «Хороший он парень, с душой, и что это за «болезнь» прилипла к нему...» — говорил о нем Василий Николаевич. Позже я посоветовал Новопольцеву как-то повлиять на Гаврюшку и рас крепостить эту щупленькую, безропотную женщину. — Не раз говорил я с ней, слушать не желает. Твердит одно: «Гаврюшка шибко больной, ему работать худо». А этот больной за присест съедает не сколько килограммов мяса... До завтрака закончили вычисление. Все оказалось в порядке, и можно бы ло снимать лагерь. Дальний путь астрономов — через Становой к озеру Токо. Но мы еще не нашли проход через этот хребет, и им придется спуститься до устья Джегормы, распрощаться с каюрами, Гаврюшкой и добираться до озера на самолете. На прощанье жмем друг другу руки, желаем доброго пути. Вряд ли еще раз сойдутся наши тропы с астрономами в этом огромном и безлюдном крае. Степа идет с нами до соседнего распада, где живут каюры, и вернется на голец, с оленями. Мы же с Василием Николаевичем торопимся к Зее. Наш дальнейший путь— до устья Больших Матюхов.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2