Сибирские огни, 1959, № 4

уже не растут, а стелются, словно в испуге, прижавшись к вечнохолодной земле. Тропа постепенно отходит влево я набирает крутизну. Вдруг впереди залаял Кучум. Мы остановились. Через несколько минут к нам вернулись собаки. — Люди на тропе, — сказал Василий Николаевич и прибавил шагу. Метро® через двести мы вышли на прогалину, заваленную крупной рос­ сыпью, и действительно увидели двух человек. Один из них, мужчина, сидел, развалившись, на камне. Увидев нас, он открыл рот и затянулся долгим, лени­ вым зевком. У его ног лежала тощая котомка. Рядом стояла маленькая женщи­ на с тяжелым заплечным грузом, устало склонившись на посох. При нашем по­ явлении ненужная улыбка скользнула по ее загорелому лицу. Это были Гаврюшка с женою, они тоже шли на голец к астрономам, И сно­ ва, как и в прошлый раз на устье Джегормы, где мы впервые встретились с ни­ ми, обидно было видеть тяжелую котомку на спине этой безропотной женщины, в то время как здоровенный муж ничем не обременял себя. — Вот и догнали вас. Продукты песете? — спросил я, здороваясь. — Всяко-разно: мука, консервы, лементы... — Ты что-то, Гаврюшка, жену нагрузил, а сам налегке идешь, — сказал сдержанно Василий Николаевич. —Спину, паря, сломал, шибко болит, носить не могу. — А мне показалось, что ты все думаешь, как надо жить? — невыдержав, засмеялся мой спутник. — А кто же за меня думать будет — жене некогда, — ионзатяжно вздох­ нул. — У тебя крепкий табак? — вдруг спросил он. Василий Николаевич молча достал кисет, оторвал бумажку, закурил и пе­ редал его Гаврюшке. Тот постучал о камень трубкой, выскреб из нее концом ножа нагар и тоже закурил. — Вы садитесь, отдохните, еще времени много, — предложил я женщине. • Она, не снимая котомки, присела на камень и долго рассматривала нас осторожным взглядом. «Сколько покорности у женщин этого народа и какое тру­ долюбие унаследовали они от своих матерей, прямых потомков лесных кочевни­ ков!» — подумал я. Через несколько минут мы снова готовы продолжать свой путь. Женщина настораживается. Гаврюшка отворачивает голову, не встает. В глазах фальшивая боль. — А ты кисет-то отдай, — говорит ему Василий Николаевич. — Брать да отдавать — никогда не разживешься, — пошутил тот, доста­ вая из чужого кисета добрую горсть махорки и пересыпая ее в свой. — Хорош табачок, а у меня — что трава: дым да горечь. — Чужой — всегда лучше, а разберись —• из одного ящика, — ответил Ва­ силий Николаевич, запихивая глубоко в карман кисет, и вдруг повернулся к женщине. — Снимайте котомку, показывайте, что в ней, — сказал он приглу­ шенным тоном. Женщина, не понимая русского языка, удивленно посмотрела на него и перевела вопросительный взгляд на мужа. Тот что-то сказал ей по-эвенкийски, и она, развязав на груди ремешок, сбросила ношу. Увидев, что мы перекладываем из ее г "'томки в рюкзак банки, мешочки, Гаврюшка вдруг забеспокоился, тоже развязал свою котомку, показывая, как на базаре, содержимое. Но Василий Николаевич сделал вид, будто не замечает его. — Отдыхать будете или пойдете? — спрашиваю я, стараясь придать свое­ му голосу ласковость. — Маленько посидим, потом догоним вас, — отвечает Гаврюшка, пере­ давая свою трубку жене, а по лицу его тучей расплывается обида: видно, не понравилось, что мы не разгрузили его котомку. Тропа идет на подъем и выводит нас в левую разложину. Собаки бегут впереди. Неожиданно перед нами появляются из ольховой чащи два оленя-быка.