Сибирские огни, 1959, № 4
Когда я сказал его близкому другу Лиханову, что к старику вернется зрение, он только утвердительно покачал головой. — Почему же ты не радуешься за Улукиткана? — спросил я его, зная, что Николай ничего не таил от меня. — Ему всегда везло. Он никогда не отпугивал от себя счастье, — спокой но ответил каюр. На закутанный прозрачной вуалью лес легла ночная прохлада. Уснул костер, прикрывшись пеплом. Изредка в безмолвие ночи врывались живые всплески переката. Каюры продолжали сидеть молча. И только внимательно при сматриваясь, можно было заметить, как у них сдвигались брови, как в малень ких глазах вспыхивал и затухал огонек, как беззвучно шевелились губы, — значит, в их упрямом молчании билось глубокое раздумье над жизнью. Мы послали подробную радиограмму председателю колхоза «Ударник» Колесову и просили его выслать оленей взамен погибших и утерянных, а так же и нового проводника на тот случай, если Улукиткан не сможет путешество вать с нами дальше или вообще к нему не вернется зрение. Когда я проснулся, в береговых кустах пели пеночки. Над отогретой зем лей колыхался прозрачный пар, и необычно сильно тянуло горячей прелью. Трофим уже ушел со своей бригадой и оленями вверх по Джегорме. Там, на одной из вершин левобережного отрога, они построят геодезический знак. Из леса доносился удаляющийся крик погонщиков. На стоянке остались толь ко мои спутники. Трудно представить, какая невыносимая мука — безделье! Нам предстоит испытать на себе эту «прелесть», пока не восстановятся мои силы. Первая мысль была об Улукиткане. Знаю, он беспокоится за меня, а мо жет быть... может быть, с горечью считает, что я бросил его. Старику трудно поверить, что в тайге, где ему все так понятно, можно заблудиться. Ведь для него тут что ни дерево — то ориентир. Да разве только дерево? Гнезда белок, мох, свисающий с веток, рубцы снежных надувов, оттенки скал и многое дру гое не дают ему сбиться с нужного направления. Улукиткан лучше нас всех понимает, но не умеет выразить словами, что на земле все существует во вза имной связи и что нужно только знать природу окружающих вещей, чтобы многое было понятно. Прошу Геннадия связаться со штабом, и пока тот посылает в эфир свои позывные, пишу радиограмму. «Плоткину. Для Улукиткана: вчера благополучно добрался до своих на устье Джегормы. Знаю, виноват перед тобой. За марью, куда я последний раз пошел от тебя, действительно нашел старый лабаз. Но возвращался обратно не своим следом, как нужно было бы, а напрямик и по туману, сбился с пути. Поздно вспомнил твой совет: не тяни след, если не знаешь, куда идешь. Надо было сразу остановиться, осмотреться, дождаться утра, а я побоялся оставить тебя одного, продолжал блуждать по тайге, стрелял, кричал и ушел очень да леко. На третий день убил медведя, и это выручило меня. Когда туман рассеял ся, я нашел нашу стоянку, но тебя уже не было. Вчера на табор пришла Майка с матерью, как видишь, счастье от тебя не хочет уходить! Мы уже знаем от доктора, что ты скоро будешь опять видеть. Ждем с нетерпением тебя на Джегорме. Мы еще пройдем с тобой через Стано вой. Все шлем тебе привет». Я нарочно упомянул о некоторых деталях нашего путешествия, иначе старик не поверит, что радиограмму писал я. Когда через день Плоткин прочел ее Улукиткану в больнице, тот страшно обрадовался. Он считал меня погибшим. Для этого у слепого было доказатель ство, хотя о нем он никому не обмолвился словом. Даже Николаю не сказал... А получилось так. Старик слышал два моих выстрела по зайцу спустя пять минут после того, как я оставил его на краю бурелома. Позже, как извест но, я не вернулся к нему. А через день, примерно на том месте, откуда донесся
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2