Сибирские огни, 1959, № 4
задумался. Что случилось? Что может подумать Нина, узнав, что ты отказал ся от отпуска? — Это не упрямство. Я ей верю и знаю, что она меня ждет. Какая спеш ка ехать одному, да еще летом, когда в полном разгаре работа? Для женитьбы зима — самая пора. Хочу, чтобы и вы все были со мною, на свадьбе. Ведь род ни ни у меня, ни у Нины нет на этой земле. Кто же пожелает мне с Ниной доб рого пути? Пусть это будет и ваш праздник. Вот так я рассудил. А что — не правильно? — Да нет, пожалуй, правильно. Свадьбу сыграем зимой, и непременно в экспедиции. Я думаю, для пляса выдадим всем новые сапоги и такой бал зака тим, чтобы небу жарко было. И надо, чтобы ты почувствовал, как дорог всем нам. Но не в этом же дело. А Нина-то поймет ли твои доводы? Она не знает особенностей нашей жизни, работы и может обидеться, подумать, что тебя не пустили. И почему ты отпуск связываешь со свадьбой? Тебе, прежде всего, нужен отдых. Только безумец может после воспаления легких вернуться в тай гу. Ты же рискуешь жизнью! — Ну что же, я согласен ехать в отпуск, — перебил он меня. — Знаю, рисковать здоровьем нельзя. Но взгляните на себя, кто из нас больше нужда ется в отпуске — вы или я, и кому нужно немедленно подумать о здоровье? Вот вместе с вами — согласен отдыхать. — Нет, извини, я ведь только истощен, мне достаточно нескольких дней нормальных условий, и силы снова вернутся. К тому же мне оторваться от ра боты нельзя. Капитан покидает корабль последним. Пока что я не вижу не обходимости оставить экспедицию. — Ну... тогда и я не вижу. Трофим встал, расправил онемевшие ноги и, видимо, считая разговор за конченным, стал готовить себе постель. Он раскинул на земле телогрейку, в изголовье бросил рюкзак, затем долго укрывался плащом, стаскивая его То на спину, то на грудь. Над забытым костром сомкнулась тьма. Уже было за полночь. С неба, сквозь густую пелену, смотрели на стоянку сонные звезды... Просыпаемся мы, когда с низовья еще тянет предрассветным холодом. Брусничным соком наливается заря, и над ней одиноко висит ненужный ме сяц. В березняке над Джегормою по-весеннему нежно пересвистываются ряб чики. Я все еще не могу насмотреться на мир, ставший опять мне близким, не могу насладиться ни ожившим, костром, ни воздухом, ни мягким обещающим рассветом — все кажется обновленным, чудесным, как и сама жизнь. После чая ловим оленей и уходим на устье Джегормы к своим. В моих мышцах слабость, иду тяжело, силы возвращаются медленно, но я не огорча юсь — всему свое время. Собаки по привычке бегут где-то стороною, обшари вая тайгу. Майка то забегает вперед, упражняясь в прыжках, то далеко отста ет, и тогда мы слышим ее тревожный крик. Как хорошо, что с нами это без заботное, молодое существо, дар весны! Уже был полдень, когда наш маленький караван подходил к устью Дже гормы. В завесе тумана открывался один просвет за другим. Горы вдруг рас ступились и потеряли высоту. Взору открылся залитый солнцем пейзаж. Спра ва и слева береговые отроги обрывались скалами, упираясь в широкую доли ну Зеи. А между ними вдали виднелась всхолмленная даль, прикрытая холод ной просинью черных лесов. За ближней стеной тальника тонкая струйка ды ма сверлила просторное небо. Нас встречают все жители лагеря, мы жмем друг другу руки и по-настоя щему радуемся, смеемся. Хорошо оттого, что мы снова вместе. Нет с нами только Улукиткана... Мысли опять возвращаются к -старику. Ведь он впервые за восемьдесят лет своей жизни покинул тайгу. Какую страшную горечь, какие тяжелые
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2