Сибирские огни, 1959, № 4
кто под колодой. Она шарит по стоянке, но вдруг замечает собак, и на ее мор дочке отражается не то страх, не то удивление. Она явно робеет перед подняв шимся на ноги Кучумом, протестующе кричит и бежит к матери... Мы садимся ужинать. Уже ночь. Перестала куриться черная кочкова тая марь. Темную синь неба пронизали лучи бледных звезд. Сдержанный ше поток бежит по лесному простору. Дремлют уставшие собаки, свернувшись клубочком. Лежат олени, лениво пережевывая корм. Майка спит, беспечно от кинув голову и разбросав по-детски ноги. «Новорожденный всегда приносит счастье», — вспомнились мне слова Улукиткана, сказанные им еще на Кунь-Манье, когда родилась Майка. Эту ве ру в счастье слепой пронес через все испытания. Как он обрадуется, узнав, что Майка с нами. ...Ночь погасила свет, усмирила звуки. Но еще кто-то шевелится под про шлогодним листом, сонно плещется в каменистых берегах притомившаяся ре ка, да где-то внизу за густым тальником шепчутся дикие гуси. Не спим и мы, а с нами — костер. Все еще не могу насладиться ни бли зостью друзей, ни куполом звездного неба, ни покоем. Какое счастье — жить! Ведь мир сотворен для человека, и блага, созданные природой, принадлежат ему. Иначе для кого все эти прелести северной ночи, поля живых цветов, сту деные ключи, бескрайние леса, подземные склады драгоценных металлов? А разве не для того, чтобы разнообразить жизнь человека, бывают лютые мо розы, штормы, осенний листопад, зима, весна... Жалко, что сама жизнь чело века микроскопически коротка по сравнению с вечностью. — Разве еще чайку попьем? — говорит Трофим, подбрасывая в костер головешку. — У меня, Трофим, какое-то странное состояние. — отвечаю я. — Ничего, понимаешь, не хочется, кроме абсолютного покоя. Кажется, вот так бы вечно сидел у костра со своими тихими думами. — Такое и мне знакомо, — неторопливо, разливая по кружкам кипяток, отзывается Трофим. — Помните, когда меня принесли с Алгычанского пика в палатку? Вот так же ничего не хотелось. Это реакция после нервной встряски и голода. Счастья без горя не бывает... — Зачем такой крепкий чай налил? — Пейте, пейте, скорее поправитесь, а то ведь на вас смотреть страш но, — ответил он, шаря по своим карманам. — Вот, взгляните... — И подал затасканный обломок зеркала. Боже, какое страшное зрелище! Неужели это я? Присматриваюсь — ни единой приметы, но что-то знакомое в этом ужасном лице, со впалыми глаза ми, с птичьим носом, со свежими шрамами на щеках. И вдруг вспомнилось болотце, из которого хлебал воду раненый медведь. Именно там, в зеркальном отражении воды я видел себя таким. Только теперь на левой стороне подбород ка появился пучок седых волос. Наверное, еще долго меня будут преследовать, воспоминания последних дней... Мы молча пьем чай. Над нами купол неба — синий в вышине и почти .фиолетовый к горизонту. Знаю, почему Трофим не спит, подкладывает головешки, прячет от меня взгляд. По натуре он человек замкнутый. Суровое детство беспризорника на всегда наложило этот отпечаток на его характер. Но мне он с удивительной от кровенностью доверяет свои мысли. А ведь за два месяца нашей разлуки у не го много накопилось невысказанных раздумий. Но Трофим не смеет начать разговор первым, ждет моего вопроса, шурует костер. — А знаешь, Трофим, — сказал я, поглядывая на небо, — я ведь до сих пор не могу понять твоего решения не ехать в отпуск. Тебе нужен отдых и не обходимо встретиться с Ниной: ты столько лет искал ее, ждал. Вспомни наш ночной разговор у меня в комнате, когда отлетал из Зеи. Разве ты не терзался ее молчанием? А когда она сама протянула руку — ты почему-то заупрямился,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2