Сибирские огни, 1959, № 4
сновидений. Ни холоду, ни грозовым разрядам не разбудить его. Разве только от костра загорится одежда, и огонь, добравшись до тела, заставит проснуться. Такой вот неодолимый сон свалил меня, когда я, наконец-то, после долгих скитаний по тайге в поисках слепого проводника Улукиткана попал в долину Джегормы и был найден там своими друзьями Трофимом Королевым и Васи лием Мищенко в ужасном состоянии. Я уснул у костра. Когда я открыл глаза, из глубины темного не'ба на меня смотрели неяркие звезды. Но тело и мозг еще были скованы забытьем. Я не мог понять, где на хожусь, забыл, кто я, совсем не чувствовал себя. И вдруг, будто видение, воскресла предо мною недавно пережитая карти на... Я увидел берег Большого Чайдаха, где несколько дней назад располагался наш лагерь. У затухшего костра сидел ослепший проводник Улукиткан, горбя спину под старенькой латаной дошкой. В его позе, в молчании — непоправи мое горе слепца. Еще какая-то доля напряжения — и ко мне стала возвращаться память, несвязными отрывками проплывали печальные события последних дней То вздымались волны Купуринского переката, заглушая ревом крик утопающего Улукиткана; то я видел себя ползущим на четвереньках через кочковатую марь со слепым стариком, привязанным ремнем к моей спине: то, будто наяву, вырастала предо мною та самая кривая березка, что стояла «на краю жизни»... Какая-то надоедливая птичка без устали повторяла один и тот же мотив. Но я все еще не мог понять, где нахожусь, что случилось со слепым проводни ком, жив ли он. Медленно выпускал меня сон из своего плена. Когда же я окончательно пришел в себя, то прежде всего изумился: была не ночь, а светлый вечер! На стоянке по-праздничному пылал костер. Где-то кричали кулики. Легкий ветерок гнал по долине редеющий туман. Василий Николаевич, согнувшись у огня, чинил мою телогрейку. Трофим помешивал в котле какое-то варево. Кто-то теплый прижимался к моей спине... Кучум! Он, видимо, соскучился — ведь мы никогда с ним так надолго не расставались в походе. Я повернулся, обнял пса и поймал на себе его умный, ласковый взгляд. Вдруг словно приподнялась завеса, и я очень ясно представил себе, как Кучум вел моего несчастного друга Улукиткана своей собачьей дорогой сквозь чащу, по ухабам, через топкие мари. Мое сердце переполнилось огромной благодар ностью к собаке, и я еще крепче прижал ее к себе. То, что мудрый старик ос тался жив, было для меня лучшей наградой за все испытания. Может быть, судь ба слепца сулит ему много горя и страданий, но я убежден: утрата зрения не ли шит зоркости его ум. Мне же достаточно будет трех-четырех дней, чтобы при вести себя в порядок. Бойка, ревниво наблюдая за мной и Кучумом, не выдержала, подошла и легла рядом, пристально всматриваясь в мое худое, обросшее лицо. — Не узнаешь или хочешь что-то рассказать? — спрашиваю я, но обе собаки вдруг вскакивают и, пружиня спины, замирают, всматриваясь в густой, холодный сумрак вечера. Поднялся Трофим. Заслоняя ладонью свет костра, он тоже смотрит на марь. Слышно, как там хлюпает вода под чьими-то ногами. Но собаки не бро саются на шорох, они приседают на задние лапы, успокаиваются. Кто же это может быть? — A-а, это — вон кто! — кричит Трофим. Я встаю. Что это? По тропе к нам торопливо идет Майка, за нею еле -пос певает мать и еще один олень. Животные, видимо, обнаружили наше присут ствие в долине и, может быть, как-то по-своему, по-звериному, тоже обрадо вались. Василий Николаевич угощает гостей солью, — слышно, как сочно они чмокают губами. Майка по-прежнему дичится нас, но ее мучает любопытство: ей хочется заглянуть в рюкзак, ее интересует, что в котелке, не спрятался ли 7. «Сибирские огни» № 4.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2